садясь над его бедрами на широко расставленные колени.
Простыня падает с ее плеч, и передо мной, в резком свете уличного фонаря, предстает в мельчайших подробностях вся картина ненадолго приостановившегося акта любви. Кажется, что можно разглядеть даже крошечные поры на маминых, обычно светло-розовых, а сейчас потемневших едва не дочерна сосках, пересчитать все волосинки в темном треугольнике внизу ее живота и вокруг подрагивающего от нетерпения, мощного, очень пропорционального дяди Колиного члена.
Следующую минуту я запомнил как-то отдельными кадрами. Мама, не отрывая взгляда от инструмента дяди Коли, нервно облизывает губы, поднимает руками заметно набухшие груди, чуть пощипывает соски. Дядя Коля, протянув руку, берет свой член и, чуть выгнувшись вверх, шлепает маму головкой по животу, выше линии волос. Тихо шепчет: «Ну, Машенька... Давай»... Мама нервно кивает, протягивает свою руку, кладет пальцы вокруг основания игрушки, поверх дяди Колиной руки, наклоняется, высоко выставив белую, показавшуюся мне почему-то нечеловечески огромной и оттого красивой попу, выгибает спину и, высунув язык, проводит им по головке.
В свете уличного фонаря вершина дяди Колиного члена, до этого темно-розовая, сразу начинает блестеть перламутром, а хозяин члена сладостно охает, и тогда мама, решительно убрав его руку, забирает основание члена в кулачок, а на оставшуюся немаленькую часть, сладостно мыча, решительно, но плавно надевается ротиком, и дядя Коля, блаженствуя, кладет руку ей на затылок...
А я лежу и, мягко говоря, одуреваю так, что эрекция пропадает напрочь. Слово «хуесоска» тогда у нас, пацанов, было едва ли не самым страшным ругательством. Страшнее, пожалуй, было только слово «хуесос». И что получается? Моя – мама – как раз – и есть – «хуесоска»?
На этом месте я, прикрывший было глаза то ли от стыда, то ли от удивления, открыл их вновь. И рассуждения как-то сами собой остановились: мама в этот момент, вытащив дяди Колин инструмент изо рта, обрабатывала его вершинку язычком, глядя на дядю Колю светящимися от счастья глазами. Невозможно было не понять, что процесс очень нравится им обоим.
Услышанная как-то раз именно от мамы фразочка «все, что приятно, либо вредно, либо неприлично», уже тогда была мной не просто запомнена, но даже в некоторой степени осмыслена, и я пока отложил свои оценки в долгий ящик. Мама даже к моим почти уже взрослым годам все еще была в моих глазах, считай, непререкаемым авторитетом, да и к дяде Коле я успел проникнуться уважением достаточным для того, чтобы подростковый нигилизм на этот раз не сработал. «Если они это делают, наверное, это не так плохо и страшно», рассудил я и решил, при случае, поговорить на эту тему... вот только с кем? Не с мамой же?
А пока я уже чуть ли не в открытую уставился на любящуюся в двух метрах от меня пару, и посмотреть там было на что.
Уже через несколько минут я почти совсем успокоился по поводу «хуесосоки». Мама, сделав два быстрых шага по полу, и едва не задев при этом мою кровать попой, обдала меня одуряющим запахом до предела возбужденной женщины, да и уселась верхом на дяди Колину грудь, спиной к нему, наклонилась и опять приняла в рот его член. А дядя Коля, обняв ее бедра руками, с чмоканием зарылся носом и, похоже, языком под низ маминых ягодиц, и мама сладостно вздрогнула, застонав и едва не выпустив изо рта добычу. «Ну, значит, дядя Коля – «пиздосос». Или «пиздолиз»? Кажется, они друг друга стоят», развеселился я. И дальше смотрел уже не только с возбуждением, но и... с с академическим, что ли, интересом, запоминая, что мужчина может сделать приятного женщине
Карантин для начинающих (Полная версия) 