дома, большой уличный фонарь, и занавески на окне – тюль тоненький, дефицит по тем временам страшный. Я к этому свету так привык, что потом, в общаге, в относительной темноте долго еще засыпал с трудом.
Причем окно к той стене, где моя кровать, поближе, чем к маминой. Да еще и шкаф стоит между окном и мной, прямо вплотную к спинке койки, - то есть мамина кровать на свету вся, как на ладони, а моя койка почти вся в его глубокой тени. Мама в свое время специально так шкаф поставила, чтобы мне свет из окна спать меньше мешал.
Лежу, слушаю. Зашуршала одежда, потом один тяжелый шаг. Вдруг - скрип чуть сдвинутого стола, и тут же сдавленное дяди Колино: «Блядь»!
- Ко-о-о-ленька... Тихо, Сережку разбудишь...
- «Тихо»! Об угол стола саданулся, синяк будет на полноги, а тебе «тихо»! – дядя Коля, похоже, смеялся сквозь слезы. – Маш, я стол к окну пока переставлю, а то кровать узкая, не дай Бог, повернемся в запале неудачно, потом мне же твои травмы и чинить...
- А Сережка проснется? Так стол хоть нижние половины от него закроет...
- Да спит твой Сережка, как убитый... Молодость, да еще и выпил... И мы ж под простынкой, не просто так...
- Ладно... - а голос у мамы такой, что ясно: что сейчас Коленька не скажи, все "ладно" будет.
Судя по звону стаканов, дядя Коля легко приподнял столик со всем, что на нем было, и переставил его почти вплотную к окну. О таком я и мечтать не мог: стоило мне теперь повернуться, как мамина койка, до того наполовину от меня скрытая, оказывалась передо мной, как на экране в кино. Только много ближе – примерно метра два.
Однако поворачиваться было еще не время. Опять заскрипела кровать, раздались охи, чмоки, хлюпания, шуршания, скрипы стали ритмичными, раздались шлепки тел друг о друга и, наконец, мама почти в голос сказала «Охх-ха-ха!», после чего все затихло.
«Вот теперь пора! Маме сейчас ни до чего дела нету», вспомнив Лидию, решил я и осторожно, тщательно изображая спящего так, как я себе это представлял, перевернулся лицом к комнате. Реакции дяди Коли я почему-то совсем не боялся.
Приоткрыл глаза, и сквозь ресницы посмотрел напротив. Передо мной, укрытая простыней до талии, лежала на боку, ко мне спиной, мама: дядя Коля, судя по всему, был где-то за ней, у стены, от него были видны только ласкающие маму руки: одна почесывала маме спинку, другая была где-то под простыней и, судя по шевелениям, скорее мяла, чем почесывала мамину попу. Кроме совсем тихих звуков поцелуев, ничего слышно не было.
Так прошло, наверное, минут пять. Я, уже окончательно обнаглев, открыл глаза полностью и, запустив руку вниз, начал не торопясь гонять шкурку. Немного спустя взрослые начали тихонько шептаться: я прислушался, но слышно было плоховато, да и смысла в разговоре, кажется, было не больше, чем в ворковании голубей под застрехой.
Еще через некоторое время мамина койка опять начала потихоньку поскрипывать, - любовники переменили позу: теперь мама лежала, вытянувшись, на дяде Коле, расплющив сиськи по его груди, а он держал ее голову руками, и они довольно звучно целовались.
Я, было, опять прикрыл глаза, смотря сквозь ресницы. Но довольно быстро понял, что им не до того, чтобы оглядываться, и уставился на невиданное раньше мной зрелище вовсю.
В губы они целовались недолго: мама, все выше поднимая укрытую простыней попу, потихоньку двинулась губами по дяди Колиному телу все ниже и ниже. Вот она уже целует его живот, дойдя почти до самого низа, останавливается. И вдруг откидывается назад,
Моя жена секс-терминатор 