И осознание того, что происходит между нами, осознание недопустимого, запретного, придавало всему необычайный привкус. Павлик ведь тоже не просто юноша, пылающий вожделением. Он наслаждался близостью со мной, как с родным ему человеком...
Она склонилась ко мне и буквально прокричала мне в лицо:
— Как с тобой! Ты понимаешь это?! КАК С ТОБОЙ!
— Это безумие, - только и смогла выдавить я – Ты сумасшедшая нимфоманка.
— Ты не права, - спокойно возразила Женя, затягиваясь – во-первых, я не нимфоманка...
Она потёрла лоб, собирая воедино разбежавшиеся мысли.
— Я даже не знаю, кому больше завидовать, себе или тебе, - произнесла она наконец.
— Да? А мне-то за что?
Женя погасила недокуренную сигарету.
— Подвинься-ка.
Она прикорнула рядом со мной.
— За то, что ты можешь испытать нечто подобное. Но гораздо более волнующее и изысканное. Подарить Паше себя.
— Ну, всё! Я пойду. Пусти.
Я сделала очередную попытку подняться с дивана, но Женя оказалась сильнее и в конце концов прижала меня к подушкам, навалившись на меня всем телом. Мы обе тяжело дышали, утомлённые борьбой и слабостью в теле от выпитого алкоголя.
— Ты дура, Наташка. Ммм, какая же ты дура!
В следующий момент её губы легли на мои, и я не могла поверить в то, что происходит. Её жадный рот вынудил меня отвечать на движения е губ и языка, в то время, как сознание отказывалось в это верить. Что она делает?! Что делаю я?! Ответа на это не было.
Её рука бесцеремонно пролезла ко мне между ног.
— Ты ведь не лесбиянка, Наташка. Отчего же ты так возбуждена, а? А я скажу тебе, почему. Потому что представить своего сына как источник физической любви – это источник изысканного возбуждения. А знаешь... Я ничего тебе не расскажу. Испытай всё сама.
***
Я проиграла. Я проиграла Женьке по всем пунктам. Но как же это получилось, что Павел доверил ей свою историю про «взрослую игру». Ей, а не мне! Это говорило лишь о том, что Женя ближе к моему сыну, чем я, его мать. А я недостаточно близка к нему. Но с другой стороны, рассказ о своём рождении он поведал только мне. Поведал в тот единственный момент, когда я решила поговорить с ним. Единственный раз, когда я удостоила его своим вниманием! Сознавать это было горько. Выходит, что до сих пор мы жили бок о бок словно чужие, не интересуясь друг другом. Нет, не так. Это я не проявляла к нему интереса, была холодна к нему и даже безучастна. Я могла вспомнить целый ряд робких попыток обратить на себя внимание с его стороны, на которые я никак не отреагировала. И вот теперь, когда у сына прорвались наружу его ранее скрытые чувства и проблемы, до меня, наконец, дошло, ЧТО он имел в виду, когда говорил, что его «обокрали».
Моя давняя подруга Женька с характерной для неё беспощадной ясностью высветила истинное положение вещей, с которыми я, тем не менее, не могла смириться. Смириться прежде всего с тем, что Женя объективно ближе к моему сыну, чем я. Самой страшное было в том, что я ревновала её к сыну, ревновала – страшно сказать – к тому, что у неё с Павликом были интимные отношения. С моим Павликом! С моим!!
Я не ревновала бы так своего сына к снохе, будь он женат. Но Женя, его молочная мать, моя ровесница! Я воспринимаю её как конкурентку, и выносить это есть сущее мучение. Мучение - осознавать себя какой-то суррогатной матерью. Это при том, что именно Женя была эрзац-матерью, а не я. Я – настоящая!
Непрошенные гости 