с супом. Про компот и кисель я уже не говорю. Все вкусное и натуральное. Вот так-то!
В школу мы пришли, когда солнце уже село. Ада сама включила освещение вокруг четырехэтажного здания еще сталинской постройки, открыла дверь большим ключом, и мы вошли в холл. «О, черт!», – вдруг воскликнула Ада. – «Про девчонок я и забыла!».
— Каких девчонок?
Она бросилась к физкультурному залу, потом в раздевалку, а из раздевалки в подвал, где изрядно попахивало плесенью. На ходу Ада объяснила, что в ее пансионе «Дарья» - постоянное проживание осенью, зимой и весной, но кое-кто оставался и на лето. Это бюджетницы, за которых платило государство, и которым некуда было ехать, ну и еще девочки, которые не хотели никуда ехать. По разным причинам.
— На время ремонта я перенесла один из дортуаров в подвал, – торопливо говорила Ада. – Они там и живут.
— Девочки! – закричала Ада, врываясь в подвальный дортуар. – Я пришла!
Три девушки лежали на кроватях. Та, что постарше, читала толстую книгу, а две других на одной кровати, укрывшись одеялом, о чем-то разговаривали. Но все три уставились на нас, едва мы вбежали в дортуар.
— Вы, наверное, есть хотите? – заботливо сказала директриса, подбегая к той, что с книгой.
— Не особо, – ответила девица. – Библиотеку бы обновить, все уже читано-перечитано.
— Хотим-хотим! – завопили две девицы. – С утра не жрамши!
— Я сейчас позвоню Егору Ильичу, – пообещала Ада. – Доставят три обеда и сладкое.
— Тортик, тортик! – завопили девицы, а та, что с книгой, сказала:
— Торт есть вредно! Правда?
Ада ушла звонить, а я остался, сел, пододвинув плохо крашеный табурет.
— Не всем, – ответил я, – Кое-кому бы не мешала двойная порция.
— Это Аделаиде? У нее в прошлом году сын в реке утонул. Оттого она такая черная, – пояснила девица с книгой и вздохнула. – Мы ее любим...
— Любим-любим! – подтвердили две девицы. – А Вы ей кто? Друг?
— Я – всем друг! – заявил я. – Я буду у вас учительствовать.
— Раньше учителя были исключительно мужчины: Ушинский, Бунаков, Корф, Водовозов, Сент-Илер, Паульсен, Модзалевский, Миллер. Все они были педагогами с большой буквы и... мужчинами.
Я еще вспомнил Пауля Наторпа и иссяк. Хорошо, что вернулась Ада.
— Ну и как вам новый воспитатель? – сказала директриса, едва открыла дверь в дортуар.
— Знает много, – сказала девица с книгой. – А там посмотрим.
— А он добрый? – спросили две девицы.
— Я добрый! – с пафосом сказал я. – Я очень добрый!
— Был тут у нас физкультурник, – прищурилась девица, та, что с книгой. – Тоже добрый. Обрюхатил двух воспитанниц и смылся.
— Пора вам познакомиться, – сказала директриса. – Это Владислав Владимирович Семенов, ваш учитель астрономии и заместитель директора по воспитательной работе.
— А где же мать Тереза?
— Она уволилась и ушла в мир. Кажется, теперь заведует ночным клубом «Поплавок» на Оке.
И для меня:
— Мать Тереза – это прозвище. У нас монахини на бесплатной работе. Из человеколюбия. Есть послушницы, есть трудницы. О! Кажется, мотороллер! Это обед и ужин!
Через пять минут девушки уже ели комплексные обеды и бисквитно-кремовый торт. Все три были юными и чрезвычайно соблазнительными.
Мы вернулись в кабинет и просто попили чая.
— Ловко я тебя повысила? – спросила Ада, прихлебывая горячий чай. – Плюс двадцать тысяч.
— Неплохо. Спасибо! «Товарищ Ленин, работа адова! Будет сделана, и делается уже!».
— А, нетленка! – заметила Ада, посасывая сахарок. – «Двое в комнате, я и Ленин».