не слишком отличающееся от того, что мне дали в самолете, но с бахромой из розового кружева на чашечках бюстгальтера и менее консервативным покроем трусиков. Я надела черные чулки и подвязки, а также юбку средней длины, довольно скромную, но в паре с блузкой без спины и с вырезом, который вместе с бюстгальтером подчеркивал мое и без того впечатляющее декольте. Я надела жемчуг, золотой браслет и черные туфли на шпильках. Я никогда не чувствовала себя более сексуальной.
Костя отвез меня обратно в апартаменты Гурьева. Свет был приглушен. Жалюзи на окнах от пола до потолка были закрыты до конца. Огни города отбрасывали длинные тени на мозаичный деревянный пол. Костя кивнул в сторону темных апартаментов, а затем снова вышел в коридор.
Из одной из комнат, в которой я никогда не была, доносилась слабая музыка. Следуя за джазовыми нотами, я подошла к двери, окрашенной в темно-красный цвет. Изнутри послышались голоса. В одном из голосов я узнала Гурьева. Я напряглась, чтобы расслышать, что они говорят, но не смогла ничего разобрать через дверь. Я была взволнована, но в то же время испугана. Я легонько постучала.
Дверь открылась, и меня встретил Гурьев. Он широко улыбнулся и взял меня за руки, вводя в комнату.
— Хорошо, хорошо, ты здесь.
— Я просто делала покупки для сегодняшнего вечера. Я хотела, чтобы он… был… особенным…
Мои слова замерли, когда я увидела, что в комнате стоит хорошо одетая азиатская пара. Женщина была привлекательной и молодой, не старше меня, но это не имело значения. Мой взгляд привлек мужчина. Ему было около тридцати, он был пухлым и не особенно красивым. Он улыбался, но в его глазах была жестокость, которую не скрывало выражение лица.
Я также узнала его.
— Вы Ким Ун Сон, — сказал я. — Вы — правитель Северной Кореи.
— Вы — Эмили Дженсинг, — сказал он. — Как я мог забыть такую красивую женщину? Мы познакомились четыре года назад. Вы брали у меня интервью, когда умер мой отец.
— Я была всего лишь ассистентом Энсона Глисона, — сказала я, вспоминая интервью. Оно было спорным. Ким Ун Сон считался возможным реформатором, когда он пришел к власти, но в интервью он разрушил эти надежды и бряцал всеми саблями, которые только смог найти. Он утверждал себя и свою власть.
— Я его почти не помню, — сказал Ким. Он указал пальцем на меня. — Но вас, мисс Дженсинг, вас я запомнил. Вы так же прекрасны, как и в день нашей встречи.
Ким взял мою руку и поцеловал ее. Его глаза блуждали по моим изгибам и остановились на моей груди. Я отдернула от него руку.
— Это ваша жена? — спросила я.
— Что? — Казалось, он был раздражен вопросом. — О, да, Чо Юн. Мы недавно поженились.
— Как только я сказал Киму, что ты у меня в гостях, он тут же зашел поздороваться. — Гурьев улыбнулся. — Я сказал, что он может зайти вечером, и ты будешь рада его развлечь.
— Извините, — сказала я, отступая к двери. — Я не очень хорошо себя чувствую.
— Минутку, Ким, — сказал Гурьев.
Он поспешил ко мне, взял меня за плечи и вытащил в коридор. Я была в ярости и больна. Я не была уверена, что именно происходит, но знала, что это не то, чего я хочу. Прежде чем я успела что-то сказать, Гурьев грубо повернулся ко мне и толкнул меня спиной к стене. Его лицо было маской ярости, но его голос был не громче шепота.
Невидимый 