другими балуй, но я всё равно заставлял её через силу. Ругалась, страсть как! Бывало деру её, а она матерится и плачет подо мной. Может тогда сердце и надорвала, голубка моя... Помирать буду, себе не прощу, что измывался над ней. Нет, чтобы пожалеть, ведь дороже её у меня никого не было и не будет. Что уж теперь говорить... Назад не вернёшь мою Стешеньку.
Я сочувственно вздохнула, вспоминая мать, её доброту и заботу. Помню, как с Серёженькой наведывала их. Затеяла мама баньку, пошли они сперва с Вовкой париться, а я за сынком осталась приглядывать в дому. Это был мой первый приезд с сыном, после длительной отлучки из родных мест. Не прошло и часа, как в дверь вваливается мать в овчинном тулупе, с пуховым платком на мокрых волосах, в валенках на босые ноги.
– Ты, Шура, ступай к нему, замучил меня чертяка ненасытная, в этом пару аж сердчишко заходится. Чуть Богу душу не отдала.
– Что ж ты его не прогнала, неслуха, – удивилась я.
– Да как прогонишь, муж он мне, хоть и не венчанный. Не могу противиться хозяину своему. Иди, милая, я за Серёжей пригляжу, покамест ты с ним там сладишься. Тебе ведь тоже надо иногда под мужиком полежать. Дура я была, что отпустила тебя из дому. Кто же мог знать, что Вовка так в силу войдёт. А мне уж его баловство в тягость становится. Виданное ли дело, что бабку так можно гонять безбожно.
Серёженька весело захлопал ладошками и довольный закатился от смеха беззубым ртом. Я робко встала и накинув мамкин шубняк на плечи, с волнением и дрожью в теле отправилась в нашу старенькую баньку. Скинув с себя в предбаннике, что было на мне, зашла в парилку. В густом пару разглядела своего брательника, сидящего на лавке и прикрывающего своё хозяйство замоченным берёзовым веником.
– Пришла, Шурка? – Отозвался он, оглянувшись на меня. – Давай сперва помою тебя, а потом попарю по человечески. Отвыкла поди от хорошей баньки. Я присела рядом на лавку и стала натирать вихотку банным мылом, остерегаясь прямо взглянуть на Володьку. За столько лет я уж забыла своего младшего брата, с тех пор как уехала из дому. Скосив краем глаза на рядом сидящего мужика, невольно залюбовалась его статью. Бугристые мышцы отливали бронзовым загаром под тусклым освещением слабой лампочки под потолком бревенчатого свода парилки.
– Чего, Володь, лампочку поярче не вкрутишь? Не видать ничего в этих потёмках.
– Не в городских банях, чего здесь не рассмотришь, дома налюбуешься. В потёмках оно даже сподручней по голой заднице веничком пройтись. Не так полосы от веника видны. Ложись на живот я тебе спинку потру.
Я безропотно вытянулась на широкой лавке, подложив руки под свою большую грудь, которая после родов и кормления ребёнка ещё больше раздалась, украсившись необыкновенно крупными, тёмными сосками. Что не укрылось от внимания Володьки. Насосал пострел! – довольно усмехнулся он, щупая мой сосок, высунувшийся из под моей руки. Теперь моя очередь, Стеша меня не балует таким богатством. И в кого ты у нас такая сисястая. Мать тоже природой не обижена, у Надюхи и того меньше, зато ты уродилась всей родне на зависть. Вот задница у Надьки из вас троих богаче будет.
– Мой давай, ценитель нашёлся. Своё богатство побереги. Всех баб на ферме перетрахал? До коров ещё не добрался? Смотри, сбежит от тебя твоя Стеша! Она сейчас едва до порога добралась, лица на ней нет. Разве ж можно так с матерью, она уже бабкой стала, а ты с неё не слазишь.
Про Карину (часть первая) 