— Нет! Что ты! — сама подобная мысль была кощунством. Юрка чувствует горячность и искренность в ее ответе — еще не все потеряно, она глупая, маленькая вертихвостка, но она его вертихвостка!
Дальнейшее происходит так быстро, что Маша от испуга на минуту застывает, не понимая, что делать, как реагировать. Парень просто дергает ее за руки вниз и валит на пол, сам взгромождается сверху, не давая сопротивляться, впиваясь в губы поцелуем, шаря руками по ее телу.
— Не надо, Юрочка, перестань, пожалуйста, — пищит она, не в состоянии поверить тому, на что он решился.
Но алкоголь в купе с ревностью в крови превращают того в дикого зверя, не способного думать ни о чем, кроме скрутившего его желания. Под ним мягкое, податливое тело жертвы, нужно лишь сделать ее своей, потом она никуда не денется.
Когда парень резко разрывает вырез платья на груди девушки, Маша понимает, что это уже не шутки и начинает яростно сопротивляться.
— Нет! Ты обещал! — кричит она, отбрыкиваясь, колотя кулаками по его спине, лицу. Но он словно обезумел, не слышит ее, никак не реагирует на слабые удары, одной рукой перехватывает кисти ее рук, удерживая над головой, другой тянется под юбку, срывая вниз, разрывая колготки вместе с трусиками.
— Нет! Прекрати! Нет! — уже рыдая от страха кричит Маша. Руки его, всегда такие нежные, ласковые, беспардонно врываются ей между ног, девушка хрипит, выгибается дугой, пытаясь отстраниться, но Юра, одержимый похотью, с легкостью удерживает ее под собой, коленом раздвигает бедра, слышится звук расстегиваемого ремня.
У Маши уже нет сил кричать. Она настолько раздавлена его предательством, что может только рыдать, ожидая неизбежного.
— Нет! Как ты можешь со мной так? — плачет она навзрыд, ощущая горячий, твердый член, тыкающийся ей в лоно.
В следующее мгновение Юра вдруг слетает с нее, слышится глухой удар, борьба, хлопает дверь.
— Проваливай от сюда, мразь, — слышит она знакомый голос. Маша боится открыть глаза, не переставая плакать. Спаситель наклоняется над ней, стыдливо отдергивает задранную юбку, мягко приподнимает за плечи.
— Маш, ты можешь встать, маленькая?
Она медленно садится, отваживается открыть глаза и встречается взглядом с побледневшим, взъерошенным, с горящими глазами Германом Сергеичем. От облегчения кидается ему на шею, безудержно рыдая, снова и снова остро переживая чуть не случившееся насилие.
— Как он мог! Зачем? Почему он со мной так, — бормочет она, не состоянии понять, что нашло на парня. Ведь он был всегда таким сдержанным, уравновешенным, он нравился ее родителям, с ним она чувствовала себя в безопасности. Как он мог так жестоко предать ее?
Герман крепко обнимает содрогающееся от рыданий, худенькое тельце, гладит по волосам, давая время успокоиться. Он то как раз хорошо понимает, что за безумие охватило Юрку, сам недалеко от него ушел, не в состоянии руки держать при себе, когда она рядом... Хочется верить, что до насилия все же он бы не опустился.
— Маш, пойдем, надо ехать, — отрывает ее от себя, вглядываясь в опухшее от слез личико.
— Зачем? Куда? — непонимающе спрашивает девушка, глядя на него беспомощными, полными боли и разочарования глазами.
— В полицию. Надо сделать заявление.
Маша резко отстраняется, вскакивает, судорожно качает головой.
— Нет! Я не поеду!
— Маш, это нужно сделать, — пытается говорить хладнокровно, размеренно, безнадежно силясь победить натянутую тетевой беспомощность. — Тебя должен осмотреть врач. И надо, наверное, принять что-то... на случай...
Машка непонимающе смотрит широко раскрытыми глазами — о чем он? Внезапно понимание мелькает в мозгу, и она вмиг от ушей до кончиков ног заливается краской.
И на порог не пущу 