груди. Отскакивает как от прокаженной, в ужасе глядя на свои руки. Осмелившись поднять на нее взгляд, видит, что болотные глаза снова наполняются слезами, губы искривляются от обиды и нанесенного оскорбления.
— Машенька, маленькая, не плачь, пожалуйста, — кидается к ней, обнимая за поникшие плечики, прижимает к груди, чувствуя себя последним олухом — девочка и так настрадалась, так тут еще он со своими едва подавляемыми желаниями.
— Ох, Герман Сергеевич, — безутешно протягивает девушка. — Пустите меня, я пойду, не надо меня провожать, — просит Маша не в силах выдержать его пренебрежения. Юрка ее по крайней мере любит, а этот боится даже в глаза посмотреть.
Этот ее гордый протест, вздернутый носик, поблескивающие от едва скрываемой тоски глаза создают совсем не тот эффект, что она рассчитывала.
— Машенька, моя прекрасная девочка, — шепчет мужчина, понимая, что только что проиграл этот бой полностью и бесповоротно. Смотрит на нее горящими от желания глазами, не отпуская взгляда, протягивает руку и защелкивает дверь на замок. Девушка наблюдает, как загипнотизированная, шумно вдыхает носом, не веря тому, что происходит.
— Тшшшш, моя маленькая, не бойся, — шепчет он, снова становясь между ее бедер, привлекает к себе, целует лоб, закатившиеся от восторга и предвкушения глаза, расстегивает заколку, позволяя длинным, русым волосам окутать ее плечи.
— Боже, какое ты чудо создал, — с придыханием, любуясь ее порозовевшими щеками, приоткрытыми губками, шепчет он, двумя ладонями зарывшись в ее локоны, поглаживая затылок, шейку, откидывая голову назад, готовя к поцелуям.
Когда он наконец накрывает ее губы своими, Маша уже чуть жива, счастье переполняющее ее так велико, что не умещается внутри, рвется наружу тихими, радостными стонами. Он целует каждую клеточку ее лица, нещадно, но бережно овладевает ртом, ловя хриплые всхлипы, своими ласками словно смывая воспоминания о других губах, других руках, что чуть было не надругались, не осквернили это чудесное творение природы.
Когда он стягивает так и не починенное платье ей до пояса, она тоже лихорадочно тянется к нему руками, пытаясь расстегнуть пуговки рубашки, желая прикоснуться к широкой, горячей груди. Герман помогает ей, сдергивая галстук с рубашкой, прижимает к себе, позволяя нежным губам покрывать его неумелыми, но такими сладкими поцелуями. Ловко расстегивает застежку бюстгальтера, настойчиво, но бережно преодолевает смущение, когда Маша скрещивает руки на груди, пытаясь закрыться.
— Покажи мне, — просит чуть слышно возле ее губ, щекоча горячим дыханием и разводя ослабевшие руки. — Девочка моя ненаглядная.
Ее грудь, еще не донца сформировавшаяся, с острыми треугольными кончиками и крохотными камешками сосков, гордо вздымается, прося ласки. Он не заставляет ее ждать. Руками и языком ласкает нежные полушария, заставляя девушку все дальше откидываться назад, когда она уже почти лежит на столе, бесстыдно, с юной страстью, принимая его поклонение. Герман чувствует, что член его окаменел, мошонка болезненно ноет, но не обращает внимания, целиком сконцентрировавшим на удовольствии юного, прекрасного существа, млеющего под его руками.
Когда он, не торопясь, едва заметно начинает гладить ее голое бедро, скользя под юбку, Маша на мгновение выплывает из чувственной нирваны, испуганно дергается, но тут же снова расслабляется под градом страстных, крышесносных поцелуев. Она уже не понимает, где кончается он и начинается она, не понимает то ли отвечает ему, то ли он отвечает ей, его язык глубоко у нее во рту, танцует, извивается, посасывает, не давая ни секунды передышки, пока большие теплые руки нежно поглаживают внизу, длинные, чувственные пальцы стремятся к ее теплому гнездышку.
От того, какая она уже горячая и влажная, Германа охватывает восторг. Хочется наброситься, испить эту чашу до дна, наслаждаясь ее мягким телом.
Замещение 