где растирал краски, и постигал премудрости церковной живописи.
Когда Игнатию исполнилось двенадцать, по велению архимандрита, сироту определили в обучение. Тогда, вместо деревянных, в монастыре возводились стены крепкие из дикого камня и требовались рабочие руки. Игнатия определили к мастеру каменных дел Терентию Оскомину
Успехи юноши в каменном деле, были замечены архимандритом Сильвестром, и он поспешил постричь сироту Игнатия в монахи, чтобы навсегда оставить его в обители. Через полгода после его пострижения, мастер Оскомин бесследно исчез, а еще через год его привели в обитель солдаты в кандалах на босу ногу. Несправедливость отца Сильвестра, по отношению к его учителю, возмутила юношу. Когда Оскомин излечился от побоев, он предложил Игнатию бежать с ним.
— Смотри, Игнашка, не на пир зову. Чем сей побег завершится, сам не ведаю, — сказал Терентий. — Один бы ушел, да лаз, что мы с тобой под стеной у Исети сотворили, за ночь без помощника не открыть, а на утро не оставишь.
Бежали они через три дня. Разобрали тонкую кладку тайного хода и спустились к реке, где их ждала лодка с веслами. В ней сидела послушница Введенской обители, рыжеволосая Таисия. Игнатий несколько раз ее видел, но не общался. Иногда она приносила каменщикам, работающим на изнывающей жаре, холодное молоко из монастырских погребов. Разговаривать с послушницей архимандрит строго-настрого запретил и за все время Игнатий лишь разок переглянулся с девушкой. У нее были зеленые глаза с длинными ресницами, которые она тут же опустила долу, стыдливо прикрывая свои очи.
Как Таисия попала в лодку, Игнатию оставалось только догадываться. Проплыв на веслах верст пять вниз по Исеть-реке, Терентий велел бросить лодку и двигаться пешком, держа путь на север к Выговской пустыни. Втроем они долго скитались по лесам. Боясь развести огонь, спали на валежнике, тесно прижимаясь друг к другу.
От молодого тела Таисии, что спала между ним и братом, так теплее, пахло дурманом. Игнатий с этим завораживающим запахом засыпал и просыпался с тяжестью в штанах. Утром она голышом мылась у реки, совсем не стесняясь присутствия мужчин, и это наводило Игнатия на грешные мысли, которые он старался от себя изгнать рукой спрятавший в кустах.
По вечерам Терентий рассказывал о старообрядцах и о Выговской пустыни. Из его повествований Игнатий узнал, что Терентий Оскомин вырос на Прионежских озерах в Выголексинской обители. Отец его, стрелецкий сын Фотий, бежал из-под Нарвы к Выговским скитам и вступил в братию старообрядцев беспоповцев. Через пять лет у него случилась любовь с одной из выголексинских красавиц Аграфеной Оскоминой, от которой родился Терентий.
— По нашему-то обычаю, нельзя браком в церкви сочетаться, — поясняя, как-то проговорил он, — поскольку по пришествию на Землю антихриста нет более места, ни церквям, ни таинствам. Отцы-старцы требуют от нас девственного безбрачия. Но не удержался Фотий от красоты матушки моей и ей стрелец пришелся по нраву. Понесла она, и была с позором изгнана из обители. Ушла она на реку Умбу, там меня и родила. Вон, Таисия, тоже от Фотия уродилась. Сестрица моя младшая, стало быть. Позднее, сблудился батюшка с дочкой новгородского купца Тихона, зеленоглазой Полиной, та и родила Таисию. Как ярую раскольницу архиерей Новгородский отправил Полину на Урал-Камень, а она уже на сносях была. Про то, что Таиська по батюшке мне сестра, я узнал только три года назад. Полина перед смертью поведала. Решил бежать на Поморье, но Таисию не взял, совсем мала она еще была. И хорошо, что не взял... В должные года вошла, монашки ей постриг скорый затеяли, она мне и шепнула: «Не уведешь с обители, удавлюсь на
Женщиной мне лучше 