недостойна доверия — значит, я могу действительно всё рассказать о твоих секретах Микуру, Юки и Коидзуми.
Улыбка её оставалась такой же беспечной, разве что став ещё более неприкрыто-стервозной.
— Понимаешь логическую цепочку?
Не понять было бы трудно. Прямее мог быть только откровенный шантаж.
— Так ты мне расскажешь?
Опустив взор в парту, я приоткрыл рот, набирая в грудь воздуха.
«Прости меня, Микуру».
— Ну... мне нравится представлять Асахину-сан... б-без одежды. — Меня бросило в краску. Умом я понимал, что это едва ли не самое безобидное и шаблонное, что можно придумать, Харухи не докажет даже, что это мой собственный рассказ, а не её глупая выдумка, но всё равно — произносить вслух подобные слова о богине за её же спиной? — П-представлять... её... хм-м... принимающей душ или ванну. — В ушах у меня зашумело, идея выдумать какую-нибудь банальную глупость уже не казалась удачной. — Представлять, как она... э-э-э... балуется с туалетным утёнком.
В лицо мне с новой силой бросилась краска, я задышал учащённо. Голос мой доносился до меня самого как будто издалека.
— Балуется? — Улыбка её вновь стала чуть шире, она моргнула. — Как?
Я сглотнул ещё раз слюну, в очередной раз задумавшись, стоит ли мне плыть по течению дальше в своей утлой лодочке. Но разве я не лишился вёсел в тот самый миг, когда Харухи села за компьютер?
— Игрушка к ней подплывает в наполненной чуть менее чем наполовину ванне, утёнок... тыкается... н-надувным клювиком м-между ног. — Кадык мой всухую дёрнулся. — Микуру-тян... к-краснеет слегка, схватив и чуть отодвинув игрушку... а п-потом...
Во рту у меня пересохло, я смолк, не в силах продолжить. Что со мной, образы моего же воображения захватили власть надо мной и обрели собственную судьбу?
— И? — поинтересовалась, склонив голову набок, Харухи. — Что дальше?
— Ни... чего. — Язык повиновался с трудом. — Просто... тискает игрушку.
Колени мои под столом дёрнулись, сдвинувшись и тут же раздвинувшись, рискуя выдать меня. В воображении всё ещё стояло разрумянившееся личико Асахины-сан, втиснувшей голову утёнка в самый низ живота, её сладостно приоткрытый ротик.
Я и понятия не имел, как буду себя ощущать, озвучивая вслух хоть частицу подобного. Сладость кощунства, нега предательства, преступления священной черты, лишь малую часть чего я, оказывается, ощущал при рассматривании заветных снимков?
— Мило, — недоверчиво дёрнула носиком тем временем Харухи. — Хотя и до крайности примитивно. Такой клишированный сюжет о девушке в ванной, замени мысленно в нём имена, помести на место Микурочки любую иную особу — что изменится?
Не впервые меня охватывало подозрение, что не только Юки Нагато читает иногда мои мысли.
— А как насчёт фантазий, касающихся, — Судзумия понизила голос и одновременно чуть наклонилась вперёд, глаза её слабо сверкнули, — собственно Асахины-тян? Связанных с самой её сутью, с этими снимками? Быть не может, чтобы у тебя таких не было.
Я приоткрыл было рот, потом снова закрыл. «Прости, это чересчур личное»? Я уже не был уверен, что смогу выдумать что-либо, мне придётся рассказывать правду и от этой мысли меня странно трясло, в то время как личико Харухи продолжало сиять невозмутимой улыбкой.
— Может, не надо?
Да, я всё же нашёл в себе силы на возражение, но Судзумия даже не стала пытаться спорить всерьёз со мной. Она лишь иронично хмыкнула, дёрнув носиком и кивнув в сторону покинутого мною недавно столика.
— Сядь за компьютер. Перелистывай фото и говори. Какие фантазии они у тебя вызывали, что ты прокручивал в голове, созерцая их.
Встать было ожидаемо нелегко, Харухи же ещё и присела на край моей парты так, что бёдра её предстали в