что? Тот, кто это придумал, тот и отменил – товарищ Сталин, семинарист.
— Это было бы славно! – мечтательно сказала первая монахиня. – Особенно после отбоя.
Я кашлянул в кулак, они подпрыгнули.
— Вам чего? – спросили они в один голос.
— Я от СМУ-41, – сказал я. – Мне бы поговорить с сестрой Ангелиной.
Они разом вскочили и кинулись к телефонам: одна к красному, другая к зеленому. Пока они говорили, я думал о целибате.
Вот, думал я, обет безбрачия предполагает, что некто не может жениться или выйти замуж. Это понятно. А вне брака? Значит, можно?
Перед глазами сразу замелькали обнаженные монахини в одних только черно-белых головных уборах, чулках и поясах с резинками, тоже черными, стройные от монастырской диеты и соблазнительные своими лобками, коих не казалась бритва. А если и касалась, то давно. Вот только монахини эти были похожи на этих двух сестер с вахты, и все с кнутами и наручниками.
Мой бредовый поток сознания был прерван этими же двумя монахинями. Первая сказала:
— По поводу СМУ-41 это к сестре ризничей.
А вторая добавила:
— А по поводу свиданий это к матушке игуменье.
Логично, подумал я, ведь ризничая отвечала за хозяйство, а игуменья – за состояние души насельниц.
— Куда идти? – спросил я.
— Мы Вас проводим, – сказали монахини.
Они вытолкали меня в дверь, одна встала впереди, другая сзади меня, и мы пошли по тускло освещенному коридору. Сначала вниз, потом налево, потом вверх и направо. Иногда на глаза мне попадалось окно, в котором мелькал все тот же собор Трех святителей с приделом. Я задумался над этим феноменом, но первая монахиня сказала:
— Мы пришли.
И мы действительно пришли к многочисленным дверям, на которых, в частности было написано на одной: «Ризничая», а на другом «Игуменья». «Мы Вас тут подождем, – сказали монахини. – А то Вы выйдете, будете шастать и гадить».
— Я не гадил, даже будучи младенцем, – обиделся я. – Я еще головку не держал, а меня уже на горшок сажали.
— Вот уж вранье! – парировала первая монахиня. – Я писалась до четырех лет!
— И я! – сказала вторая монахиня.
— И потому вы здесь?
— Вовсе нет! – парировала вторая монахиня. – Здесь кормят хорошо!
— Мы здесь по идейным соображениям, – добавила вторая.
И обе заржали, как кобылицы в ожидании жеребца.
— Тише вы, коровы! – приказала третья монахиня, высунувшись из двери с надписью «Ризничая».
А четвертая, игуменья, сказала грозно:
— Вот поставлю вас на правеж!
Кобылицы и коровы смолкли и предпочли удалиться, бесшумно ступая по выщербленным каменным плитам.
— Зайдите, товарищ! – ласково сказала игуменья.
— Заходите, заходите! – не менее ласково сказала ризничая.
У них был общий кабинет, но два входа.
Игуменья села за стол, заняв старинный высокий стул, а ризничая пристроилась у нее на столе, положив ногу на ногу и, то и дело, демонстрируя мне красную туфлю на высоком каблуке. Обе были не молоды, но и совсем не старухи.
— Итак? – спросила игуменья.
— Степан Петрович Стружкин предложил мне уточнить кое-какие детали, – вкрадчиво сказал я. – Вы хотите перестроить монастырскую гостиницу?
— Да, – подтвердила ризничая. – Странноприимный дом.
— Я предлагаю сломать этот дом и на его фундаменте построить современную гостиницу в несколько этажей.
— Хорошая идея! – похвалила игуменья. – Принято! А что насчет сестры Ангелины?
— Степан Петрович хочет ее вернуть, – признался я. – Он ее любит!
— Очень хорошо! – обрадовалась игуменья. – Пусть забирает. Она нам все головы своими барабанами продолбила! И барабаны пусть забирает. Я ее сейчас вызову, а Вы, сестра Феофила, покажите нашему гостю подвалы.
Реверсия 