Юляшка. — Не матерись. Ты пьян и вульгарен. Фу таким быть. Не к лицу это интеллигентному человеку.
— Молчи, женщина! — вдруг резко бьет кулаком по столу Олег так, что рюмки, тарелки и вилки подпрыгивают, весело брякая. — Ты сегодня в кафе уже показала свою «интеллигентную» натуру, когда с хлыщем этим обжималась!..
— Каким хлыщем? — спрашивает спокойно Пробка, слегка прищурившись, но не забывая пальцами ноги будоражить мой сексуальный аппетит.
— Да с этим... как его... курчавый такой... На пидора похож! Не знаю я, как его зовут... — досадливо машет рукой мужик и в одиночку засаживает еще одну румаху. Видать, с горя.
— А-а, ты про Ваньку Строгина? — усмехается Юлька и, облизнув полные губы, сильнее наваливается титьками на стол, вызывающе глядя прямо в глаза супругу, а ее ступня сей момент исчезает с моего наполовину раскочегаренного члена. — Ну, обжималась, и что?
— Ты еще спрашиваешь — «что»?! — удивляется Самсонов, после чего поворачивает красную морду ко мне: — Не, ну ты видел, братуха? Она еще и спрашивает «что»! — и снова ей: — Совсем от рук отбилась, курва?! Ты бы еще отсосала там ему, проститутка! — ревет мужик и во второй раз бьет по бедной столешнице здоровенным кулачищем.
Рюмки, тарелки и вилки подпрыгивают снова, и снова весело брякают, а из глубин квартиры раздается рык разбуженного шухером Юлькиного папеньки — Егора Палыча Пробки:
— Че вы там орете, ироды?! Щас встану, и вы все ляжете, мастурбаторы вислоухие!
Егор Палыч — мужчина суровый. Я его помню еще по годам юности, когда он хотел начистить мне хлебальник за то, что я взломал сейф его дочурке. И начистил бы, если бы поймал, но я всегда быстро бегал.
— Молчим, Егор Палыч, молчим! — кричит Олег, обращая свой ор в темную глубину квартиры, увещевая тестя.
С минуту еще слышится ворчание старого пердуна, но вскоре оно благополучно затихает.
На кухне воцаряется тишина. Самосонов вновь разливает водяру, хитрожопая Юлька скучает, выписывая вилкой на столе узоры, а я смотрю на часы. Полпервого ночи... Пора бы уже сваливать из гостеприимного логова Самсонова и Пробок.
— Ладно, — говорю, — давай на посошок, да я пошел...
— Куда это? — удивляется Олег.
— Домой, — отвечаю я.
— Рано еще! — безапелляционно крякает красномордый и протягивает мне рюмку. — Давай лучше за знакомство!
— Так пили уже за знакомство...
— Еще выпьем! Пей давай!
Деваться некуда: хозяин просит, отказывать неудобно. Опрокидываю огненную воду внутрь организма и ощущаю себя индейцем, которого спаивает бледнолицый. Все, хватит бухать. Если продолжу — сначала впаду в неистовство, а затем утону в беспамятстве.
— Вот это по-нашему! — одобрительно хлопает меня по плечу Самсонов и кивает на Юльку: — Глянь на нее — дама-то совсем погрустнела...
И то верно: Пробка сидит, как не родная, подперев ладошкой подбородок, и ворон считает.
— Как сракой вертеть перед всякими пидорами, так она первая, — продолжает нагнетать Олег, — а как скрасить разговор двум прекрасным мужчинам, так она сидит тут и стол вилкой своей позорной ковыряет! Не ковыряй стол, сучка! Не ты его покупала!
— Ты че орешь?! — визжит в ответ Юлька и снова налегает грудью на стол. — Это вообще моя квартира! Че хочу, то и делаю, понял?!
— Не твоя, а Егора Палыча!
— А Егор Палыч — мой батя!
— А я — твой муж! Не забыла?!
— Ну муж, и че?! Сегодня муж, а завтра — вялый уж!
— Че ты сказала?!
— Че слышал!
— Щас по лбу тресну!
— Ну-ка, попробуй! — подзуживает Пробка и подставляет для удара мужу физиономию.
Поздний рейс 