Если птица Говорун отличается умом и сообразительностью, то Юлька Самсонова — исключительно безрассудством и наглостью. Что она и демонстрирует в очередной раз, прижав меня внушающим уважение бюстом к стене своей трехкомнатной квартиры прямо возле туалета, в то время как ее муженек на кухне квасит отнюдь не капусту, а в дальней комнате ее же родной папенька смотрит десятый сон.
Мягкий бюст, заключенный в жесткий лиф, расплющивается о мою грудь, а Юлькины серые глазищи вызывающе блестят в полутьме коридора.
— Ты че делаешь-то, дура?! — шепчу я ей, пытаясь пресечь харассмент.
— А что я делаю? — так же шепотом насмешливо отвечает соблазнительница и продолжает подлое домогательство, схватившись за мой инструмент, пока еще безмятежно покоящийся в штанах.
— Ну вы где там?! — раздается из кухни веселый и пьяный глас, который поспешно отталкивает нас друг от друга.
Ее муж, Олег Самсонов, хоть и не смахивает на полного дурака, но, похоже, все-таки им является: взял и пригласил меня, почти незнакомого ему человека, к себе в дом, дабы продолжить бухалово, начавшееся в небольшой кафешке со встречи выпускников, где он присутствовал на правах Юлькиного мужа. И это при том, что этот румяный хлопец в общих чертах в курсе: мое знакомство с его женой имеет прочный фундамент. Скажу больше: именно при моем непосредственном участии около пятнадцати лет назад Юлька, в ту пору носившая смешную девичью фамилию Пробка, получила возможность гордо именовать себя женщиной. Да, это я сорвал Пробке пробку, как бы парадоксально это ни звучало. Именно я раскрыл ее бутон любви. Именно я, по-поросячьи хрюкая от удовольствия, распахнул ее влажные райские ворота, которые в последствии пропустили через себя не один десяток грешников, превратившись в раздолбанную калитку, еле держащуюся на петлях. Да чего уж там — когда-то мы считались парой! Но то время давно прошло.
— Леха! Иди сюда, садись рядом! — добродушно машет рукой глава семейства Самсоновых, едва я появляюсь на кухне, и хлопает ладонью по сидению стула рядом с собой. — Хороший ты мужик, Алексей, поэтому давай-ка мы с тобой накатим еще по одной, да я тебя расцелую в десна по-братски!
— Ну, давай накатим, — говорю, усаживаясь рядом с Самсоновым.
А Юлька, стерва, садится напротив и искоса стреляет в меня своими блядскими глазами. Знаете, есть у некоторых представительниц прекрасного пола такие глаза: вроде все как у всех, — четыре века, два зрачка, — но посмотришь в них, и сразу ясно — думает влагалищем и только об одном. Вот и Пробка-Самсонова такая же. Сидит напротив, ерзает мягкой жопой на табуретке, и искушает. Облокотилась на стол, развалив на нем две свои дыни уже не первой, но отнюдь и не последней свежести, и провоцирует на безрассудство.
— Леха! — продолжает орать Олег, подняв рюмаху и тряся раскрасневшимся рылом. — Давай за знакомство, а? Ебический твой рот, дружище, хорошо, что познакомились! Отвечаю, мы с тобой теперь братаны — во какие! — пьяный идиот щелкает ногтем по желтому клыку. — Зуб даю! Как там у «Арии», помнишь? «Раскача-а-ем этот мир!» Вот мы с тобой на пару его и распидорасим! Ну, еще вон Юляшка с нами третьей будет. Клянусь святым Еблососием!
Толкнув речугу, он опрокидывает в себя пятьдесят грамм, грохает о стол донцем пустой рюмки и не спешит закусывать. Да и хрен бы с ним, с убогим... Не до него сейчас: Юлькина ступня, облаченная в лайкру колготок, напористо и бесстыдно тормошит под столом мою паховую область, и я чую, как вся кровь в организме устремляется вниз.
С сыном подруги Витя 