никого обидеть, а Женя не такая, чтобы соблазнять пацана ради своего удовольствия.
Мама задумалась.
— Она похоже, хотела дать тебе то, что не могу дать я. Что это за боль у тебя внутри, сынок?
Я задумался. Вспомнился тот разговор с Женей. Я почувствовал, как мучительно заныло в душе.
— Меня обокрали, мама.
Её глаза округлились от удивления, она собралась что-то сказать, но я быстро продолжил:
— Знаешь, я помню время, когда я был у тебя в животе. Я висел в тёмно-вишнёвой пустоте, и это было то место, которое правильнее называть раем. Я помню чувство совершенного, космического чувства защищённости и единения со Вселенной, которой для меня была ты. Ты разговаривала со мной! И это тоже было счастьем. Проходили миллионы мгновений, а я всё пребывал в этом раю. Но однажды словно грозовые тучи нависли над моей головой. Я понимал, что наступает катастрофа, но ничего не мог поделать. Потом меня с силой сжало со всех сторон, и я потерял сознание. Очнулся я от арктического холода. Я висел в лучах ледяного света и ёжился. Внезапно меня ударили по попе так, что хрустнуло в основании черепа. Во мне всё кричало от несправедливости: почему меня бьют, если мне и так плохо? Следующий удар был ещё сильнее, от него у меня резко прострелило поясницу. Я понял, что навсегда попал в жестокий мир, где меня будут бить, пока я не умру. От осознания этого, от осознания того, что я был изгнан из рая, от осознания того, что мне не вернуться, я заплакал...
— Ты никогда не рассказывал об этом, - ошеломлённо пробормотала мама, глядя на меня широко открытыми глазами – Неужели ты действительно всё это помнишь?
— Да, помню. Не говорил потому, что думал, что и все так помнят. А потом не говорил, потому что всё равно никто не поверит.
Мама ошеломлённо молчала.
— Затем меня отняли от твоей груди, и это тоже было больно. Потом меня отдали в садик и отняли тебя. Этот жестокий мир отнял у меня самое главное, мама: отнял тебя. С тех пор я один, и по сути, у меня осталось только воспоминание о тебе.
Я не мог больше говорить и замолчал. Мама придвинулась ко мне и обняла меня, целуя в лоб и гладя по голове. Я поцеловал её тоже. Некоторое время мы сидели молча.
— Я теперь понимаю, почему люди ничего не помнят об этом: так легче. Ты не знаешь, чего ты потерял. Ты не хочешь вернуться туда, где был твой рай. А тётя Женя, мама... Она помогла мне прикоснуться к этому. Она снова накормила меня своим молоком любви. Она позволила мне хотя бы на миг вернуться в ту обитель блаженства, из которой был изгнан...
Мама закрыла лицо руками и плакала. Я гладил её волосы и шептал: «Мама, прости!». Зря я ей всё рассказал, но как было иначе?..
***
Мы сидели на кухне у Женьки и пили чай. Просто, чтобы как-то загладить ощущение неловкости между нами. Мы обе были не в своей тарелке. Женя прятала свой виноватый взгляд и сидела зажато, прижав локти, словно ожидая удара. Я встала, подошла к ней сзади и погладила по голове и поцеловала в затылок.
— Жень, я тебя ни в чём не виню, правда!
Она порывисто встала, с облегчением и благодарностью глядя на меня, и мы обнялись.
— Если можно... Расскажешь мне про Павлика? – спросила я.
Мы сели на диван в комнате, полной самых разнообразных растений. Вьющихся и обычных, стоящих там и сям в горшочках. Они гасили яркий солнечный свет южной стороны, на которое выходило
История Лулу. 