на бабушку за ее назойливость и говорливость. Злилась на дедушку, за то, что не пытался бабушку одернуть и остановить. На этого странного человека, который не помнил Асенат и в упор не видел (она его, впрочем, тоже), и который, несмотря на худобу, вел себя спокойно и равнодушно, будто нажравшийся до отвала подручный Сета — гиппопотам. А еще Асенат злилась на саму себя за то, что ее все это злит.
На закате, видимо, прослышав о возвращении родственника, явился дядя Кахотеб, первым делом поинтересовавшийся, в каком состоянии корабль и какие товары тот привез.
— Я приплыл с финикийцами.
— С финикийцами?! — в дядином голосе слышалось глубокое разочарование. — То есть ни товаров, ни корабля? — И, потрясенно покачав головой, Кахотеб пустился причитать о финикийцах, сбивающих цены на всех рынках, и о настигших торговлю дурных временах.
— Ты проверяла торговые записи, Ати?
Вопрос застал врасплох не только дядю. Какая она ему Ати? Она уже давно не малявка, бегающая голышом, и вообще... Разумеется, Асенат умела пользоваться всеми шестьюдесятью четырьмя частями уаджета (Уаджет — глаз бога Гора с его помощью в математике египтяне обозначали дроби. По одной из версий мифа, Сет разрезал глаз Гора на 64 части. Рисунок зрачка означал дробь 1/4, брови — 1/8 и т. д.) и еще при жизни матери начала изучать искусство бога Тота и богини Сешат (искусство письма и счета).
— Это мамино наследство. Тебя не касается.
Сердце стучало в ушах, но Асенат с вызовом встретила устремленный на нее взгляд. Он к ней даже не подошел, ничего не сказал. Все, что ему интересно после стольких разливов Нила, которых он не видел — доходы от торговли зерном.
— Ты как с отцом разговариваешь?! Мало я тебя тростником охаживала! — Асенат почувствовала, что удар пришелся на руку и бок, следующий — на спину. Девушка могла бы увернуться, не будь для нее сейчас сражение взглядов важнее бабушкиной ругани. Уши и щеки стали нестерпимо горячими, как и места ударов, куда с болью возвращалась чувствительность. Темные, по обычаю подведенные краской для защиты от злых духов пустыни, глаза отца казались Асенат абсолютно черными, она никак не могла прочесть по ним ничего, но упорно отказывалась отвести взгляд.
— Непочтительность и строптивость! Она опозорит семью в доме мужа, — поддержка бабушке пришла с неожиданной стороны — от дяди Кахотеба. — И все ведь не на пустом месте. Сначала она не слушала дядю. Но кто такой дядя, чтобы его слушать? Потом бабушка с дедушкой позволили неразумной девчонке самой выбирать мужа. Ты ведь уже слышал, Рет, кого она выбрала?
Асенат поняла, куда опять клонит дядя и почему он поддержал бабушку. Раздраженно фыркнув, девушка развернулась, чтобы быстрым шагом выйти под все еще жалящие лучи Ра во двор, а оттуда таким же быстрым шагом пойти на рынок.
— Твой отец вернулся, — Рунихера то ли спрашивал подтверждения рыночных сплетен, то ли сообщал новость невесте.
Асенат кивнула. Вернулся без товаров и богатства, зато с финикийцами и этой странной бородой. Кем он себя воображает, не сбривая ее? Уж не фараоном ли?
— Он может не одобрить наш брак? — ответила девушка жениху вопросом на вопрос.
От неожиданности Рунихера на какое-то время замолк, задумавшись.
— А что, он сказал, что не хочет нашего брака? — наконец отмер Руни.
— Дядя Кахотеб уже взялся лить ему отраву в уши.
— А ты что? Что сказала в ответ?
Асенат вдруг осознала, каким глупым было ее поведение сегодня. Вместо того, чтобы расположить отца к жениху, своей дерзостью она настраивала его против. Побежала искать поддержки у Руни,
Времена года 