В лето 1727-е от Рождества Христова, почила государыня Екатерина. На Российский престол взошел Петр Алексеевич. Внук первого императора, двенадцати лет отроду. Двор нового правителя России покинул болотный Санкт-Петербург и снова переехал в Москву. Я по-прежнему жила в юрте батюшки в Казанской губернии и сама не знала, какое это было счастье.
Меня совсем не тянуло появиться в великосветском обществе новой России. О нем я слышала много дурного от людей, с которыми провела юные годы в тихой усадьбе, наполненной прислугой из вотяков, черемисов, мещеряков и прочего простонародья.
С девушками вотяцкими, я дружить перестала. У них появилась на меня злоба, хоть ничего плохого я им никогда не делала. Отрадой была у меня Агафья. В июне-месяце приезжала она ко мне в юрт. И мы радели в самую короткую ночь Купалы, при ручье Березовом, то наше с ней Радение долгое было. А охранял наш покой от чужих глаз мой слуга Федор. Но мы его на Радение не позвали. Ибо был он непосвященный. Радельную рубаху, я еще ему не соткала, и прорезь заветную не сотворила...
В лето 1728-е от Рождества Христова, батюшка прислал за мной в юрт слуг, во французских одеждах. На то время он был первый член государственной Военной коллегии, и богатые ливреи, лоснящихся щеками холопов, соответствовали сему высокому сану. Большого труда стоило мне упросить взять в Москву Федора. Не дивись тому слову моему, Кормщица корабля нашего. Разряженный яко государь, холоп вельми не скромен бывает. Не в чести великой у челяди оной я находилась, ибо батюшкиной любовью и покровительством с детства обделена была...
Заплатив пошлину, копейку за шелковистую и аккуратно стриженую бороду Федора на Красном мосту, при заставе через Москву-реку, я въехала в Замоскворечье. Где на Большой Ордынке содержался один из старомосковских домов мурз Юсуповых. Батюшка в нем не проживал. Дом был деревянный, поставлен клетями, чтобы при случае, подобно юрте, его можно было легко перенести на другое место, и до моего приезда, в довольстве там пребывало только с десяток слуг.
Не успела я освоиться. С помощью двух дворовых девок, навести порядок в предназначенном мне для дальнейшего проживания доме, как ко мне прибыла дама очень неприятной внешности. А за ней, змеей, тянулись служанки с коробками различных объемных мер.
И начались мои мученья. Разоблачив меня донага, сия дама, имя коей для моего слуха тяжело, что и писать его, не имею желания, стала облачать меня в панталоны. Они были довольно узки, и уже на второй день их ношения я сильно натерла свое привыкшее к полной свободе укромное место. Что и дотронуться не могла. Как же мне было хорошо в Казанской губернии, в Радельной рубахе.
Я не буду говорить, Кормщица корабля нашего, о количестве лент, повязанных на меня в тот день, ажурными бантами. А также, о шнуровке, чтобы неуклюжее иноземное платье хоть как-то держалось на моем округлом теле, и о прочем таинстве европейского наряда. Скажу только, что одевали меня часа три к ряду. При этом сия дама курила трубку, разрывая мне втиснутую в костяной корсет девичью грудь недостатком воздуха.
Закончив с нарядом, дама перешла к прическе. Мои чудные иссиня-черные, вьющийся долго, до ниже бедра, локоны укоротили до пояса и обмазали волосяной помадой. Помада та, не что иное, как подогретый до жидкости воловий мозг с добавлением душистых масел: оливкового, пальмового и миндального. Пока растопленный жир не застыл, мой локон стали укладывать в сложную пирамиду, от чего я пошла
Спорт 