было. Прижала руку к животу, — ужасными телесными страданиями в меня возвращалась тётя Таня.
Дверь открылась. Лёша — без рубахи в одном трико, босой, в глазах, одновременно переживание и злость. Он отстранился, встал боком, давая мне войти.
— Воды, Лёш... и таблетку... — проговорила я, ища глазами, куда бы присесть. — Там, в кухонном столе, лежат, такие розовые...
Но, сначала, Лёша вынес из зала стул. Сбросив берет, двойной оборот шарфа, куртку — прямо на пол, я села и стала хватать ртом воздух, чтобы хоть как-то успокоить жжение.
— Лёш, воды!..
Он метнулся на кухню. Пока открывал пластиковую бутылку «Нарзана», наливал и искал таблетки, я думала, что выгляжу, наверное, ужасно! Ладно, не до этого...
— Одну? — спросил Лёша, вручая мне стакан с водой.
— Давай, две...
Проглотила...
— Посидите, тёть Тань, — он опустился на корточки, заботливо заглянул в мои глаза.
— Сейчас пройдет... Иногда, бывает.
— Давайте, сапоги сниму...
— Сними... — я выставила правую ногу
Молния на сапоге, под его пальцами, медленно поползла вниз. Лёша стянул с меня один, а потом и второй. Так приятно! Это стоило острого приступа гастрита!
— Спасибо...
— Вам надо полежать. Снимайте свитер...
— О-о-о! Лёшка! А если у меня под ним ничего нет?!
— Утром, вы велели вести себя естественно, без зажимов. Сказали, что первыми начали...
— Даааа! Я так сказала?!
— Сказали...
— Сказала, Лёш. Давай, на «ты»...
— Сказала...
— Ну, если... То снимай. Начал раздевать — продолжай.
Лёша, осторожно, стянул с меня свитер. В кофточке на пуговках, я хитро улыбнулась и проговорила:
— Расстегни верхние — разрешаю...
Таблетки подействовали, приступ отпустил, я ожила и наслаждалась подушечками пальцев рук Лёши. Подрагивая, они расстегивали пуговицы, касаясь моей шеи, груди. Взглядом, я остановила его на четвертой.
— Тебе легче? — спросил он.
— Не совсем... Помоги лечь на диван.
Мне не хотелось, чтобы сегодняшний день закончился тем, что мы расстались с Лёшей в прихожей и отправились, каждый в свою комнату, пожелав друг другу спокойной ночи. Но то, что последовало за моей просьбой, я не ожидала. Хотя, нет, — хотела! Он подхватил меня на руки и понес.
Приступ гастрита прошел! Я про него забыла, прижавшись к Лёше острым твердеющим соском, чувствуя биение его сердца. Это всё вино! — Красное сухое — А... мур-р-р!..
— От вас миндалем пахнет... — проговорил он, уложив меня на диван и подсунув мне под голову подушку.
— От «тебя», Лёш!
— От тебя... Мама всегда добавляет его в сдобу, мне нравиться запах горячих булочек с миндалем.
Мама! Вера! Софи... моё тело впитало её духи от «Диор», я благоухала ароматом жасмина, гелиотропа, миндаля, розы, иланг иланга.
Мои собственные духи, туалетного разлива из бутика, что я сбрызнулась пред уходом из дома, давно выдохлись, и от меня пахло другой женщиной, из той, эксклюзивной жизни. Я принесла частичку Софи, — чтобы очаровать Лёшу? Или во мне жили сразу две женщины? Которая из..., напоминает ему маму?
«Пакет! Великолепное платье осталось в прихожей...», — внутренне дернулась я, но внешне была спокойна.
— Сядь рядышком, — тихо проговорила. Не бежать же мне, не прятать вторую, тайную жизнь!
Лёша подчинился, устроился возле моего бедра, долго не мог определить руку, мучился, но всё же закинул на спинку дивана. Я повернулась на спину. Три расстегнутых пуговки кофточки обозначили небольшой засвет моей груди, отсутствие бюстгальтера. Но Лёша смотрел не туда, — мне в лицо. Он был грустен, наверное, весь вечер прождал Лукрецию, а тут ещё тётя Таня потерялась.
— Как там мама? — нежно спросила я. — Меня вспоминает?
— Вспоминает, часто! Очень часто. Она считает вас... тебя, своей единственной настоящей подругой. Тёть Тамаре она всегда говорит, что,
Опыт и развращенность 