- Ну, терпения хватит – так до утренней зари. Скорее всего, хватит, - засмеялся он, так что как совсем рассветет, вернусь. Тут только плыть до того места, где на свет идет, с часик. Вернусь – и сразу собираться будем, мне после обеда на работу надо. Понесли...
Спустили лодку на воду, я чуть подтолкнул ее от берега, и дядя Коля, прежде чем взять в руки единственное весло, дал мне, то ли смеясь, то ли всерьез, последнее напутствие:
- Ты мне тут девок не обижай! А, с другой стороны, - понизил он голос, - и не отказывай им ни в чем. По возможности. Но и много воли не давай. С бабами аккуратно надо, особенно, когда их больше одной, а ты один!
Засмеялся и сильно оттолкнулся веслом от дна. С бревнышек донеслось: «Папка! Хорошей рыбалки! На уху привези!», Николай Абрамович ответил: «Ага!», и лодка медленно поплыла вдоль берега озера вправо.
Несколько озадаченный двусмысленными дяди Колиными указаниями, я обернулся к костру. Девушки, по-прежнему сидя на бревнышке с накинутыми на плечи одеялами, напряженными взглядами провожали лодку, медленно скрывающуюся за кустами в легкой еще полутьме.
Наконец, корма лодки пропала из виду, и девчонки, обернувшись друг к другу, вдруг сыграли в «ладушки» и шепотом, чтобы не услышал не отплывший еще и на сотню метров отец, трижды, торжественно провозгласили по слогам: «Сво-бо-да! Сво-бо-да! Сво-бо-да»!
Я с ехидством посмотрел на них:
- А я?
- А что – ты? Ты – часть свободы, вот что ты такое, - рассмеялась в ответ Верка (или Лерка?), и, порывисто встав, уронив одеяло с плеч за бревнышко, ухватила меня за руки, закружив:
- Сво-бо-да!
Бросила мои руки, наклонилась на прямых ногах, выставив мне навстречу, под свет костра, попку с ясно видимыми под ней тоненькими еще, аккуратными нижними губками, подхватила с земли одеяло и, накинув его на плечи на манер цыганской шали, прошлась вокруг костра чуть ли не вприсядку. Остановилась напротив меня:
- Серег! Вот скажи: тебя родители когда-нибудь вот так, в твоей компании, одного, на берегу, без взрослых, под звездами – оставляли?
И вдруг я понял, что она права. Вечно этот короткий поводок, иногда видимый, иногда – не очень, но всегда четко ощущаемый. Вздрочнуть – и то только в туалете, прислушиваясь, не ломится ли кто из соседей.
А тут... был один взрослый, да сплыл. И, считай, прямо сказал: детки, у вас вся ночь впереди, делайте, что хотите. Я вам верю...
- Ой... а ведь и правда...
- Вот тебе и «ой», - дружно рассмеялись девчонки. – Нас тоже – никогда, вечно то мама, то папа, то бабушка, а вот так – первый раз!
Я на секунду задумался.
- Ну и... чего делать-то будем? Со свободой?
Девчонки посмотрели на меня, хлопая глазами. Видно, эта мысль в их головы, сильно заидеологизированные умными папой и мамой, как-то не приходила. Переглянулись. Заулыбались, хитро на меня поглядывая.
И в воздухе вдруг ощутимо, перебивая запах костра, запахло чем-то странно знакомым. Кажется, так пахло от Лиды. И так же пахло в комнате, когда дядя Коля играл с моей мамой. Это был скорее даже не запах возбужденной женщины, а нечто почти неуловимое, но абсолютно ясное любой половозрелой особи, принадлежащей к человеческому роду. Блестящий, зовущий взгляд... неуловимо необычный поворот изящной шейки; чуть дальше, чем всегда, отставленное в сторону бедро; воркующие, низкие, сулящие ноты в голосе... Господи, сколько их, этих признаков, говорящих о том, что женщина тебя хочет? Кто посчитает?
Сейчас все они были налицо, да еще и каждый в двух экземплярах. И я, по малолетству, даже чуть испугался: с
Моя дорогая должница 