и справа, и слева округло белели обнаженные девичьи бедра. Хихикнул и положил на каждое из них по руке: бедра были горячими, но очень приятными на ощупь.
Девчонки сонно пошевелились, и я покачал их за бедра руками:
- Девки! Сожгетесь! Пошли в воду!
- М-м-м-м...
Встав, я притащил полную пригоршню воды и нещадно охладил ленивиц.
Визг, писк – и вперед, на меня, стоящего спиной к воде с широко раскинутыми руками. Поймал обоих поперек животов, сделал несколько шагов назад, и мы все втроем упали на мелководье, забарахтались в шутливой борьбе, постепенно перебираясь все глубже и глубже. В какой-то момент я, пытаясь ухватить одну из сестричек сзади за ляжку, съехал рукой выше, накрыв ладонью всю ее промежность, приподнял ее за это, вполне достойно заросшее чуть жестковатыми, курчавыми волосками, место и, посадив попой на свою ладонь, рыбкой пустил девчонку вперед себя, - а она как будто и не заметила; в другой раз, затаскивая кого-то из них на глубину, обхватил жертву рукой поперек грудей и тянул так за собой метра два, - и тоже ничего, как будто потянул за руку. Да и они, отбиваясь, пару раз чуть задевали мои причиндалы, опять же никак на это не реагируя.
Похоже, что девчонки совсем не боялись мужских рук на своем теле. То ли папа приучил, то ли просто были еще не пуганы всякими козлами, не умеющими и не желающими обращаться с женским телом так, как оно должно. А поскольку никакой... хм... специфической реакции от девчонок не было, то и я, да еще после двух за день разрядок, оставался спокоен. В общем, до поры это было, как я и говорил, детской возней, не более.
Плескались мы, наверное, не меньше минут сорока, медленно уходя от берега, и остановились, запыхавшиеся, довольные, только тогда, когда девчонкам воды стало уже по шею. Периодически я поглядывал на берег – Николай Абрамович, иногда поднимая голову и из-под руки поглядывая на нас, по-прежнему лежал возле палатки, набираясь сил перед ночной рыбалкой.
- Ой, Сереж! Все, не могу, умотал... – преувеличенно усталым голосом выдала Лерка (или Верка?) и, тяжело вздохнув, перевернулась на спину, выставив над водой все, что при этом положено выставлять. То ли от долгого купания в прохладной воде, то ли от чего другого, но соски у нее сильно напоминали мамины в те моменты, когда мама была с дядей Колей.
Я невольно перевел взгляд на груди второй сестрички, - они, в сантиметрах от поверхности, были точно в том же виде, - а та тут же ущипнула первую за животик, отчего она пискнула, чуть хлебнула воды, но выровнялась, лениво отлягнувшись от врага. Плавала она головой от меня, примерно в метре, спокойно выставив на мое обозрение все свои полупогруженные в воду прелести между довольно широко разбросанными ногами. Заглянув туда мельком, я вдруг почувствовал, что, возможно, мне вскоре придется еще разок сбегать до леска. Но пока это было не срочно.
А Верка, уставшая меньше сестры, вдруг посмотрела на меня жалобно:
- Сереж! Ты так красиво прыгал в воду! Покажи еще, а?
- Ну... а как? Папу вашего позвать, что ли?
Я кинул взгляд на берег. Дядя Коля что-то делал возле кострища, огонь в котором был явно только что взбодрен. Закатная солнечная дорожка упиралась в берег прямо напротив него, и кожа Николая Абрамовича в этом свете казалась бронзовой, а лес на заднем плане был уже почти совсем черным.
- Ну почему – папу... Давай мы тебя вдвоем подбросим?
Я хмыкнул. Устоять перед просьбой лишний раз покрасоваться, особенно после дневного фиаско с кульбитом, было сложно, и
Ирония судьбы или с лёгким паром 