Да погоди, говорю! Для тебя же лучше делаю! — орет Мария и бьет меня кулаком в живот. Не больно, конечно, но неприятно.
Торможу и вынимаю член из некогда узких, но уже расхлябанных закромов, а тетя Маша принимается расталкивать все еще кайфующую маму:
— Переворачивайся, говорю! Давай, давай, Валюха! Вставай раком! То есть на колени вставай!
Мама, как послушный теленок, хоть и нехотя, но переворачивается на живот, сверкая голыми ягодицами, а затем встает на кровати в коленно-локтевую позу задом ко мне. Удивляет ее какое-то слепое послушание, безропотность. И молчаливость. Второй раз мы с ней трахаемся, а она все время молчит как партизан. Ни слова не проронит, а только ноги раздвигает. Странно это все... Однако о странностях думать со стоящим колом членом не вполне получается, особенно когда есть куда этот член сунуть. Я и хотел было уже сунуть, но снова остановлен подлой теткой:
— Стой! Рано еще!
— Чего рано-то?..
— Того!
Навалившись сверху на прогнувшуюся в спине маму, Мария укладывает ладони на ее пухлые ягодицы и разводит их в стороны, а затем, поблескивая белками блядских глаз, смачно плюет сверху на ложбинку между булок. Я смотрю, как тягучая слюна ползет от копчика до анального отверстия, оставляя за собой мокрый след, и чувствую, что бедный член вот-вот взорвется от напряжения и брызнет белесой струей прямо в самодовольную теткину мордаху, которая нависает над материнской задницей.
— Ну, племяш, — раздухарившись, кричит тетя Маша, втирая свою вязкую слюну ловкими пальцами в мамину заднюю дырку, — вставляй! Чего смотришь?! Теперь можно.
Я и вставил. А хули делать, если ласково просят? Насрать уже на все границы приличий — они давно позади. На попятную можно было уйти вчера, но не сегодня. Поздно пить боржоми. Да и мать молчит по обыкновению и не противится. Так кто я такой, чтобы рушить сложившиеся обстоятельства?
Давлю, стараясь провалиться маме в попу, и добиваюсь успеха: бордовая, распухшая от впечатлений головка сокрушает жесткие мышцы ануса. С трудом, но сокрушает. А член проваливается внутрь, где тепло, но сухо. Однако мама не ропщет, а только громко сопит, уткнувшись лицом в простыни. Ну и понеслась!
Хотя, «понеслась» — это сказано громко. Материнская попа не пускает меня слишком глубоко, потому как, видимо, не привыкла к вторжению сзади. Для нее это в новинку. Но лиха беда начало, полагаю я, часто двигая бедрами и чувствуя приближение конца. Болтяра достиг максимальных размеров, а такое обычно бывает перед самой кончиной в хорошем смысле слова, и она не заставляет себя ждать. Струя за струей бьет в узкое запечатанное отверстие, а я ощущаю тахикардию, гипертонию и спутанное сознание. Показать бы меня сейчас врачу — так тот точно отправил бы пациента в стационар. Рычу и мычу, крепко схватив материнский круп и стараясь вжаться в него плотнее. Да и вообще веду себя не как человек разумный. Но все, оргазм кончился, а я, оттолкнув Марию, падаю рядом с ней на кровать. Занавес, как говорится. Оваций не надо.
Ода п#зде 
webmaster@3iks.ru