Вовка подошел к отхожей яме, вынул из шорт член, направил его вниз, но, едва дав струю, развернулся в сторону близких кустиков ивы. Оттуда, словно ошпаренный кипятком, выскочил вчерашний пацан, и, как был, без всего, заполошным зайцем заметался по поляне. «Эй, эй, дружище!», – позвал Макаров паренька. – «Раз уж приплыл, пошли чаю выпьем». Тот замер.
— А Вы «яичницу» делать не будете?
— Если только из порошка.
Парень облегченно рассмеялся:
— А я думал, из меня!
— Пошли, пошли! Только трусы надень, а то Наталью Владимировну напугаешь своим «хоботом». Тебя как звать-то, сынок?
— Фима, Ефим, то есть.
— Очень хорошо! А меня – Владимир Анатольевич. Будем знакомы!
— Вот, Наташ, вчерашний незваный гость, дрочер Фима, – сказал Макаров, когда они подошли к палатке. – Прошу любить и жаловать!
— А, Фима! – обрадовалась Наталья. – У меня такой Илюха был лет пять назад. – Тоже задрот еще тот!
Она снова была в светлом сарафане на тонких бретельках, Вовка в шортах и клетчатой ковбойке, а пацанчик – в одних плавках и босиком. Чайник на примусе уже гремел крышкой, Наташа щедро сыпанула в кружки заварки. Чай они пили втроем, сидя на ящиках.
— Ты, что же, – спросил Вовка. – Сюда плаваешь на нас посмотреть?
— Нет, не только. Тут вообще интересно, бобры, лисы, а на том конце молодые живут. Тоже палатка, костер жгут. И трахаются...
Он покраснел.
— А вы – муж с женой?
— Вроде того, – ответила Наташа, насыпая себе в кружку сахарный песок. – Ты о гражданском браке слыхал?
— Это когда не расписанные, а живут вместе? Так у меня мамка с хахалем так же живут! – обрадовался Фима.
— Ты, Вовка, оказывается, хахаль! – улыбнулась Наталья. – Нет, не сладко!
Попробовала и сыпанула еще ложку.
— Тебе, Фима, надо есть побольше, – сказал Макаров. – Тощий ты какой-то. Бутерброды бери, масло намазывай. Одной дрочкой сыт не будешь!
— Вот мне и мамка говорит, когда трезвая, – сказал Фима. – А когда пьяная, только одно на уме, на тахту, и ноги задирать. Тут не хочешь, а задрочишь!
— И часто она, это, пьяная-то? – с бабьей жалостью спросила Наташа, горестно подперев голову в шляпке рукой.
— Теперь часто, каждую пятницу, а раньше редко.
— Бедный ты, бедный, Ефимушка! – почти заголосила островитянка.
Она обняла паренька одной рукой, а другой принялась расчесывать его спутанную смоляную шевелюру. И чем дольше она его причесывала, тем больше становился бугор в его плавках. «Хочешь меня?», – прошептала Наташа на ухо Фиме, не зная, как его утешить. И он судорожно кивнул: «Да, хочу!».
Наташа не сразу отдалась пылкому юноше. Сначала она заставила его снять плавки, затем сняла сарафан, раздвинула полные ноги и растянула выбритые до синевы губы. Макаров держал его за плечи, а затем придерживал за тощие бедра, когда ему было «высочайше» разрешено сунуть Наталье Владимировне свой «слоновый хобот».
Фима кончал долго и мучительно, Вовке даже стало его жалко, так тот стонал, извергая семя. Потом они снова усадили юношу на ящик, поили чаем и угощали бутербродами, а когда тот ушел попросив разрешения придти еще, Макаров спросил у купающейся в яме с водой Натальи:
я извращенка 