задом, старательно работавший руками, а его черные плавки валялись рядом. Вовка сделал еще пару шагов и облапил тощую ребрастую фигурку, когда дрочер, тяжело дыша, начал спускать на песок.
Макаров уже тащил его к Наташке, старательно изображавшей бурный оргазм, а из юного члена все еще капала сперма. Вовка сделал ему «нельсон», просунув руки под мышки и надавив на шею. Затем, волоча ногами по песку, притащил к мадам Пантюшкевич, величественно возлежавшей на левом боку подобно Клеопатре, царице Савской и Таис Афинской в одном лице.
— Дяденьки, тетеньки, отпустите! – заныл дрочер. – Я больше не буду!
— Давно дрочите, юноша? – строго спросила Наташка. – Только не врите!
— С двенадцати лет.
— А Вы знаете, что излишества вредят?
— Чего?
— Его надо наказать, – сказала Наташа, величественно садясь на ящик, как императрица на трон.
— Задрочим насмерть? – спросил Макаров.
— Нет. Яичница! То есть, сначала задрочим, а потом – яичница. Или наоборот. Пока не решила.
— Тетенька, а что такое «Яичница»? – спросил дрочер.
— Мы положим Ваши яйца на сковородку, – пояснила Наташка. – А сковородку поставим на примус. Когда они пожарятся, съедим.
— Ой! – пискнул дрочер. – Ой, ой!
— Да-да! – подтвердил Вовка. – Я люблю шкварки, а царица Нэф-Эрт – жареные яйца с перцем.
— С черным, – добавила Наташа.
— С черным! – подтвердил Вовка.
— А, может, еще как?
— Можно еще в жопу трахнуть, – предложил Макаров. – Но потом все равно яичница.
— А еще можно член мелко-мелко нашинковать, – мечтательно сказала Наташа. – Посыпать укропом, посолить и...
Вовка уже не мог крепко держать паренька, потому что закис от смеха. Дрочер вырвался и, как был без плавок, убежал на берег и уплыл с острова.
Отсмеявшись, Макаров спросил:
— А может, зря мы его так напугали? Паренек-то неплох! Мошонка емкая, да и член большой. Ты бы хотела пробовать молоденького?
— Ты думаешь, я не пробовала? Пробовала и не раз, когда моему Илюшке жизнь облегчала.
— Ну-ка, ну-ка! Инцест, значит?
— Звучит-то как! Инцест! А всего-то подрочила сынку да дала пару раз. Если хочешь, вечерком расскажу. А пока давай яичницу сделаем.
Из яичного порошка и сухого молока вышел славный омлет. Наташа посыпала жарево сухим укропом, а Вовка налил себе томатного сока. А там и вечер подоспел, прохладный, туманный. Самое время развлечь друг друга разговорами и воспоминаниями.
Они лежали на надувных матрасах поверх спальных мешков в палатке на берегу озерка, смотрели на гаснувший костер и вели высококультурные разговоры на не менее высококультурные темы. О фильмах, разумеется.
Сначала лениво обсудили фильм «Земля». Там главная героиня, узнав, что ее суженого убили кулаки, мечется по хате голая и все крушит-ломает. При этом ее груди, как и положено, трясутся, и видно волосики, очень густые. Вовка так и сказал:
— А нафига? Нафига голая, и нафига ломает?
— Вовка, ты не понимаешь, – ответила Наташа, зевая. – Ее горе так велико, что ей ничего не мило, ни дом, ни обстановка в нем.
— Ну, а в конце какой-то «Трифон» сказал, что он убил, и на него никто не обратил внимания, это что – правда жизни? Тогда вообще гнобили всех подряд, а этот сам на кол лез, и никто его энтузиазма не заметил? Лажа полная, как и «Броненосец Потемкин». Там коляска с ребенком скакала по спупенькам, а перед тем, как солдаты стрелять начали, толпа разночинных людей с явными патологиями на лицах яростно приветствовала красный флаг. Даже сочувствующих показать не сумели. И это лучший фильм всех времен и народов?