— Все-таки хорошо, что живем второй год без войны! – думал Максим Басаргин, стоя на крыльце. – И осколок прошел мимо. Еще чуть ниже, и остался бы без причиндалов!
Он спустил кальсоны, уже привычно ощупал шрам на лобке. Да, повезло! Потом с удовольствием отлил, придерживая член заскорузлой от работы рукой. А Нюрка-то ждет! Его жена Анна Тимофеевна. Так и сказала: «Приходи быстрее, Максим Иваныч. Мы еще...». Разбабела Нюрка, налилась женской силой с прошлого года. А уж как тоща была тогда! Выскочила навстречу, рубашка грязная болтается. Обняла прилюдно, повела в дом, а там.... Да...
От ближнего леса подул холодный ветер, заставив Максима поежиться. Зима скоро! Конец сентября, по утрам уже иней, и замерзшие лужи. А ночью – Луна! А в постели – теплая Нюрка! Скорее к ней под бочок!
Максим, поджимая стылые пальцы, вернулся в горницу, пощупал горячую печь. Хорошо! Нюрка, разметавшись по широкой постели и выпятив уже заметный живот, спала...
Револьвер придется закопать. Револьвер хороший, офицерский, самовзводный. И патроны. А то милиция что-то зачастила...
Максим лег, прижался к теплой Нюрке, она спросонья что-то пробормотала. И совсем, было, заснул, как пронзительный вой заставил Максима подскочить. Собака или волк, близко, за плетнем!
Нюрка проснулась, залупала глазами.
— Ой, Максимушка, кто это?
Максим, с силой надавив на грудь чуть пониже шеи, заставил жену снова лечь. «Спи, не волнуйся!», – спокойно сказал Максим супруге. – «Собака соседская, должно быть». С июня-месяца у Нюрки прекратились менструации. Максим вернулся с поля, усталый, долго хлебал горячие щи деревянной ложкой, жена сидела, смотрела и вдруг сказала:
— Ой, а у нас ребеночек будет!
Максим бросил ложку, обхватил жену сильными руками, поднял, закружил по горнице. Потом уложил на лавку, задрал подол и хотел на радостях...
— Нельзя, Максимушка! – горячо зашептала Нюрка. – До четвертого месяца нельзя будет! Он там сейчас маленький, словно рыбка, еле держится. Выкидыш будет! Да-да, мне фельдшерица в районе рассказывала.
— Ну, нельзя, так нельзя, – пожал широкими плечами Максим. – Что я, не понимаю, что ли...
С тех пор он, словно соседский мальчуган, занимался рукоблудием, представляя обнаженную жену во всевозможных позах.
Свою беременность Нюрка переносила легко, без утренней тошноты и токсикозов. Сказывалась деревенская закваска. Максиму иногда казалось, что она, что называется, «свистит» насчет беременности. Он вечером иногда зажигал под потолком яркую десятилинейную керосиновую лампу, раздевал покорную жену, ставил под лампу, ощупывал ее и осматривал, трогая груди и вороша кудрявые волосы. Да, ее живот потихоньку рос, груди наливались, и Максиму становилось без горячего Нюркиного нутра просто нестерпимо, он выскакивал в темные сенцы и яростно онанировал прямо на пол. А до намеченного срока было очень долго...
Как-то Нюрка отпросилась на выходные к матери, обещала вернуться в воскресенье к ночи, но задержалась. Максим не беспокоился, такое случалось не раз, но какое-то беспокойство поселилось в его душе и грызло его всю ночь, не давая заснуть. Утром, едва рассвело, он сунул за пояс револьвер и пошел в лес. Именно короткой дорогой через лес Нюрка обещала вернуться.
Идти всего километров пять, и Максим их прошел за час. Он еще надеялся, что жена приболела, и осталась, но Нюркина сестра замотала толстым лицом: «Ушла, ушла, Нюрушка, еще вечером, часов в семь». У Максима потемнело в глазах, он выскочил на улицу, несколько секунд тяжело дышал, опираясь на плетень, и побежал вдоль улицы к участковому уполномоченному лейтенанту Свиридову. Иван Кузьмич Свиридов сидел в телогрейке, накинутой на крутые плечи, и пил прямо из банки с огурцами мутный огуречный рассол. Увидел Максима, страдальчески сморщился и сказал:
Трахаю маму, сестру и соседку (Полная версия) 
webmaster@3iks.ru