С окончанием горячей поры у Максима в колхозе работы прибавилось. Он перешел в МТС и теперь ремонтировал разные сеялки-веялки и прочие молотилки, работая молотобойцем у кузнеца Гаврилы Степановича. Басаргин приходил домой прокопченый, усталый, пахнувший железной окалиной и углем. Кузнец оказался говорливым, и в редкие минуты отдыха, пыхая самокруткой, рассказывал всякие были и небылицы. А потом они снова шли к горну и наковальне.
В больнице Нюрка сильно похудела, но дома снова приятно округлилась, груди заметно выросли, и в бедрах тоже прибавила. И стала ненасытной! Максим узнал об этом, когда они снова стали спать в одной постели, как муж и жена. Басаргину приходилось трудиться над ней и вечером, и ночью, и под утро. А днем нужно было махать молотом и ковать зубья для борон, шкворни для телег и много еще чего полезного для сельского хозяйства.
Как-то придя домой из МТС Басаргин застал Нюрку за странным занятием. Она, встав на колени, молилась перед иконой, изображавшей святого с собачьей головой. Колеблющийся огонь свечечки освещал то ее лицо, то икону со странной головой, а она, закрыв глаза, что-то страстно шептала.
А еще Нюрка перестала топить печь по утрам и днем, говоря, что ей и без того жарко. Вечером Максим на ночь топил печь сам, чтобы похлебать с мороза горячего. Тогда Нюрка выходила в сени и стояла в темноте и холоде.
В марте в ростепель Нюрка объявила радость. Она снова была беременна! Максим был насторожен и осторожен. Он боялся радоваться, а жена словно с цепи сорвалась. Она прыгала по избе, задирала выше головы ноги и даже танцевала без одежды, белая, полная, обольстительная! Она уже не говорила: «Не надо, подожди!». Она требовала соития, ползая по полу на заду, бесстыдно распахивая белые бедра! А когда Максим, не снеся таких «издевательств» над мужским естеством, накинулся на нее, Нюрка все повторяла: «Viva versipellis!». Откуда она взяла эти слова, Максим так и те понял, а спрашивать у фельдшера было как-то неловко. Вдруг какая-то похабень? А через три месяца она родила!
Рано, очень рано, но, как только начались схватки, Басаргин, не доверяя ни повитухе, ни фельдшеру, повез жену в райцентр. Дороги развезло, начало апреля, все-таки, на телеге рано, на санях поздно. Одним словом, распутица! А Нюрка стонала все громче, Максим нахлестывал коня, пока он не увяз и не упал под двумя седоками. Тогда Нюра закричала: «Ой, Максимушка, у меня воды отошли!». И обмякла...
И все-таки она родила. Максиму неведомо была разница между выкидышем и родами, но плод он дрожащими руками принимал сам, разорвав руками горячий плодный пузырь и перерезав пуповину перочинным ножом.
То, что родила Нюрка, Максим бы растоптал каблуком, так оно было отвратительно! Осклизлое, всё в шерсти, слепое, с человеческими руками и ногами, оно скулило совсем по-щенячьи и шевелилось у Максима на ладонях. И он отдал его Нерке, поднял жену н на руки и, напрямки через лес, понес ее в район.
Весь мокрый, тяжело дышащий, потерявший шапку, Басаргин ввалился в приемный покой и передал жену и ЕГО с рук на руки районной медицине.
Как только Нюрку разместили, к Максиму вышел дежурный врач.
— Увы, товарищ Басаргин, преждевременные роды, но Анна Тимофеевна практически не пострадала, хотя я не акушер, и не могу в должной мере судить. Вы все сделали правильно.
— А он? Оно?
Максим никак не мог выговорить слово «ребенок», рванул нас себе ворот гимнастерки, и врач подсказал:
— Эмбрион? Они в зависимости от сроков беременности бывают очень разные.! Вы пойдите в Дом колхозника и отдохните, а утром придете.
Горе жене если муж геймер 
webmaster@3iks.ru