— Сколько же тут метров? – спросила Оля, заглядывая в колодец с другой стороны сруба. Ее майка оттопырилась, и я увидел ее белые груди с острыми сосками.
— Метров пятьдесят-шестьдесят, – сказал я, не отводя взгляда от Олиных грудей. – Надо учесть высоту холма, на котором стоит деревня, и глубину залегания водяной жилы.
— Вы чего тут! – истошно закричала какая-то бабка, вся в черно-сером, как ворона. Она, шаркая растоптанными валенками, торопилась к нам, громыхая ведром и поднимая пыль.
— Нам вода нужна, – ответила Оля, отводя со лба упавшую прядь. – Пить хочется!
— А, городские! – сказала бабка, прищурясь. – А я то думала, опять мальчишки шалят. Они вчерась туда дохлую кошку бросили, так что воду пить нельзя, только кипяченую.
— А Вам тогда зачем? Поливать? – спросил я, прищуривась в ответ.
— Умный ты больно! Для самовара! А поливать надо из бочки, теплой.
— Давайте, мы вам воду достанем, а вы нас чаем угостите? – спросила Оля, удерживая колодезное колесо.
— А давайте! – обрадовалась бабка. – Вроде как вода ваша, а самовар мой.
Мы достали «кошачьей» воды и донесли ведро до приземистого бабкиного дома, словно вбитого в землю огромной кувалдой. Внутри было прохладно, и Оля поежилась.
— Я сейчас самовар разожгу! – закричала бабка с кухни. – А Вы кто будете, муж с женой, или так?
— Или так, – пояснил я. – Мы брат с сестрой.
— То-то, я смотрю, похожи! – ответила хозяйка, громыхая железом. – Неужели, думаю, муж с женой...
— Мы еще в школе учимся, – сказала Оля. – Нам еще жениться рано.
— Вот и я думаю, молодые, вроде не муж с женой...
— Ей поговорить не с кем, – тихо сказал я. – Вот она и зазвала нас пить чай.
— Вот, скоро закипит! – сказала бабка, выходя из кухни и вытирая руки передником. – А у вас к чаю что есть?
— Ничего, – сказала Оля, разводя руки. – Мы в магазин пришли, а продавщица на обед ушла.
— У меня баранки есть, ничего! И сахар колотый! И подушечки розовые...
Бабка снова побежала на кухню.
— Давай не будем объедать старушку, – тихо сказала Оля. – Она такая... такая, я сейчас заплачу...
— Одинокая она. И никто к ней не едет. Вот в чем дело...
А бабушка, и правда, обрадовалась нам как родным. Но мы съели по одной сушке, взяли по одной подушечке и маленькому кусочку сахара. А старушка сидела, смотрела на нас и улыбалась высохшими морщинистыми губами.
Наверно, у магазина очередь разошлась, а, может, ее и не было, но внутри «Сельпо» одиноко маялась хамская продавщица. Я не мог с ней разговаривать, говорила Оля, а я складывал купленное в сумки. Когда мы снова вышли в жару, Оля сказала:
— Ей нельзя работать в магазине. Она не любит людей.
И я согласился с Олей.
Идти намного легче и быстрее, если поставленная задача выполнена. Но намного тяжелее, если эта задача оттягивает руки. Мы останавливались под каждым кустом, чтобы отдохнуть, пока не дошли до леса. Возле ручья на широкой поляне мы сделали большой привал, и Оля предложила искупаться. «Ты только глаза закрой!», – сказала Оля. Она нарочно разрешила мне только закрыть глаза. Знала ведь, что я буду подсматривать. И я подсматривал за ней сквозь ресницы, как она сняла юбку, как стянула через голову майку на узких бретельках, как спустила трусы, и осталась стоять, прикрытая лишь редким ореховым кустом. «Теперь ты!», – скомандовала Оля.
С соседкой 
webmaster@3iks.ru