она уснула. Некоторое время я охранял Олин сон, а потом уснул и я...
Среди ночи Оля меня разбудила.
— Извини, мне нужно пописать.
Я вздохнул.
— Тогда и я. Впрок.
За лесом занималась заря, Оля стянула трусики и присела.
— Не смотри! – строго сказала она.
А я и не смотрел. Я тоже писал, но в другую сторону.
Потом мы еще поспали, а потом мы пошли в дом завтракать. На крыльце сидел отец и бесшумно чинил раскладушку. Маша тоже уже встала и бодро шлепала босыми ногами по дощатому полу.
В этот день мы решили прогуляться в магазин и купить что-нибудь к обеду, из чего можно сварить суп. Нужно было пройти по лесу километра два, а потом еще три полем. Солнце буквально обжигало, и Оля накинула на плечи кофтенку. Она сегодня была в женской майке и короткой юбке, которую сняла, едва мы вышли из леса. «Пусть ноги загорают!», – сказала Оля и осталась в трусиках с трогательными желтыми уточками.
— Пусть! – согласился я и снял плотные брюки-техасы с замечательной двойной прострочкой и заклепками на карманах. Затем, оставшись снизу в плавках, я стянул майку и повязал ее на шею, прикрывая спину.
А местность вокруг была какой-то странной. Плоские безлюдные поля и выпирающие из земли холмы, а на них – деревни. В одну такую деревню мы и направлялись. Потому что там был магазин под названием «Сельпо», или, что тоже самое, «Сельское потребительское общество». Оля шла впереди, и длинным прутом, сорванным у лесного ручья, сносила головы цветущим лопухам и репьям. Я отобрал у сестры хлыст, вынул перочинный нож и сделал ей свистульку. То-то радости было! Оля свистела остаток пути до магазина. У меня аж в ушах зазвенело!
Перед подъемом на холм мы, конечно, оделись, а то еще в магазин не пустят. Ведь там, как в церкви, люди молятся вместо икон на прилавок, а вместо молитв произносят мантры вроде: «Девушка, а почем эти сапожки?», или «Когда одесскую колбаску завезут?». И обсуждать последние новости люди приходят к магазину, а не к председателю колхоза или секретарю парткома.
К магазину мы подошли, что называется, на флажке. Массивная тетка в грязноватом белом халате уже запирала дверь на большой амбарный замок, хотя на магазинной вывеске значилось, что до обеда было еще пятнадцать минут. «Эй, эй!», – закричал я, подбегая. – «Еще же рано!».
— А мне скотину кормить, корову доить вы, что ли, будете? – окрысилась продавщица.
— Тогда молока продайте, – сказала Оля.
— Три рубля, – сквозь зубы сказала продавщица, громыхая замком.
— За литр?
— За литр.
— Дорого...
— Ну и идите вы.... Понаехали тут!
Мы отошли в тень, сели на бревнышко и приготовились ждать.
— Эту бы бабищу у нас в гарнизоне вызвали на собрание, да так пропесочили, чтобы неповадно было! – сказала Оля, глядя вслед белохалатнице.
— Она тут хозяйка, – ответил я. – Что хочет, то и делает!
Выходить из тени не хотелось, но и отпускать сестру одну – тоже. Да и пить хотелось очень.
Мы бродили по деревне довольно долго, но нашли только один колодец, возле сельсовета. Он был старый, из серых гниловатых бревен и с огромным колесом для подъема деревянного ушата. Оля потыкала пальцем в ушат: «Тут такие дыры и щели. Почему же никто не починит?».
— Да не надо никому, – сказал я. – У общественных колодцев всегда так. Веревки рваные, ведра разбитые. А повесит кто новое ведро, так сопрут...
— Расея-матушка! – сказала Оля. – Давай крутить, что ли...
Подруга моей сеcтры 