разы меньше, чем с меня. В тот день я промолчала, и это, вероятно, стало судьбоносным событием всей моей жизни.
Следующая встреча с Надеждой Николаевной произошла через три дня, снова на кафедре. Сначала она приказала мне извиниться за свое в прошлый раз. Причем именно приказала, а не предложила. Я извинилась, хотя и не понимала за что именно мне приходится просить прощения. В этот раз мы больше времени уделили именно занятиям, а не обсуждению моей заурядной внешности, других надуманных пороков и прочих смертных грехов.
Возможно, дело было в том, что репетиторшу все время отвлекали другие студенты и преподаватели. Она только и успевала дать мне очередное задание, и выслушать ответ на него. Когда два часа этого невнятного занятия истекли, и я протянула женщине оплату ее «трудов», она сообщила мне, что заниматься мы теперь будем у нее дома, по вечерам, чтобы больше никто не мешал, как сегодня. Мол, она очень ценит свои услуги и ее раздражает, когда из-за посторонних она не может их предоставить в полном объеме.
Родители были просто в восторге от этой новости. Они в очередной раз порадовались, что за меня взялись всерьез. И в серьез стали обсуждать, как можно отблагодарить женщину за ее серьезное и профессиональное отношение к дополнительным занятиям.
На третью встречу я пришла к ней к восьми часам вечера. Позвонив в дверь, я ждала около двух минут, пока она, наконец, не соизволила ее открыть. После чего была обозвана «нетерпеливой дрянью», потому что позвонила несколько раз, думая, что звонок не работает. Я вновь проглотила это унизительное высказывание, разулась и прошла в комнату, куда она меня пригласила.
Помещение меня поразило сразу, в первую очередь своем минимализмом, а уже потом довольно странным расположением предметов мебели. В глаза сразу бросились стол со стулом, стоящие прямо посреди комнаты. Напротив них, у широкого окна, расположился большой шикарный диван из белой натуральной кожи. Я тут же подумала, что он был обтянут кожей нерадивых студенток. С обеих сторон от стола у стен стояли огромные зеркала в полный рост. В углу, в вазе, стояла икебана, состоящая из одних лишь прутьев. Почти что над самым столом, из потолка торчал голый крюк, на котором, видимо, когда-то весела люстра. Сейчас свет в комнате излучали шесть мощных светильников, равномерно распределенных по стенам. Рядом с дверью стоял шкаф-купе с непрозрачными стеклами.
Разувшись, я дошла до стола и сразу уселась за него, логично предположив, что он предназначен для меня. За что получила очередное строгое замечание. Оказывается, садиться за стол и вообще делать что-либо без разрешения Надежды Николаевны в ее присутствии было нельзя. Мне пришлось подняться и получить ее одобрение, после чего я все же села, но теперь боялась даже шевелиться.
Все выглядело очень странно: и окружающая обстановка, и поведение властной женщины. Поначалу я думала, что ее строгость и требовательность — это искусственные и напускные эмоции, которые она выплескивает на окружающих, для повышения собственного статуса и важности, но время показало, что я ошибалась. Ее поведение оказалось самым настоящим и не притворным.
Несмотря на растерянность от абсурдности некоторых требований и довольно странных условий для учебы, я все же взяла себя в руки. Занятие складывалось неплохо, я узнала для себя много нового, а репетиторша, на удивление все разъясняла спокойно и без ругани исправляла мои ошибки. Единственное, что меня смущало, это вид и положение женщины: все занятие она просидела напротив меня на диване, положив одну ногу на другую. Кстати, ее стройные ножки — это отдельная тема для описания. Думаю, в моем рассказе я еще ни раз
Начальница 