будет ожидать от тебя того же, — сказали они. Не сомневаюсь, что они все ей рассказали. Я боюсь ее присутствия и нуждаюсь в нем, — так же, как и в них обеих.
— Ты должен научиться жить с тем, что у тебя есть. Мы можем вернуться, а можем и не вернуться, — сказала Мюриэл. Ее тон был официальным, каким — вот странность! — я и хотел. Джейн тоже вела себя умеренно, не поднимала юбку и не дразнила мой пенис, который должен, как сказали они, оставаться добровольным инструментом любви.
— А теперь встань и скажи, что будешь повиноваться своей жене и ее родственницам, — сказала Джейн.
Повинуясь им, я выдавил из себя эти слова, но они показались мне не такими страшными, какими могли бы быть. Теперь я понимаю — это моя роль, и это мой долг. Мир изменился для меня, а я изменился для него.
— Ты выразишь свою благодарность Сильвии, когда она придет сегодня вечером. Но не более того. Просто произнеси эти слова, смиренно скажи их ей, когда встанешь, — приказала мне Мюриэл.
Поначалу я не ответил, и она резко спросила:
— Ну?!
Боже милостивый, я хотел, чтобы меня снова связали, чтобы они обращались со мной так же, как раньше, но ни одна из них не пошевелилась и просто смотрела на меня. Я почувствовал, как в той пьесе, которая когда-то мучила меня, а теперь приносит мне чувство странного освобождения, прорываясь из глубин самого меня, опускается занавес. Я, который считал себя скалой, башней силы внутри семейного царства, теперь стал кротовой горкой и по-новому вижу женщин.
— Я хочу лизать тебя везде... Вас обоих, — слова сами вырвались из меня наружу.
— Отвечай на вопрос, Филипп! То, что ты хочешь, совершенно не имеет значения. Разве мы не учили тебя этому?
— Да, это так. Я прошу прощения. Пожалуйста, простите меня. Я хотел сказать, что обожаю лизать тебя — только это — а потом ждать приказаний. Да, я просто скажу Сильвии, что я...
—... Благодарен! Просто скажи это! И не добавляй ничего более. Ты понял?
— Что я благодарен. Можно мне теперь, в последний раз...
— Нет, нельзя! Отныне у тебя есть другие, кому уделять внимание. Будь терпелив, спокоен, повинуйся их словам, какими бы они ни были. Жди без надежды, той надежды, которой может и не быть. Надейся на любовь. Будь в их глазах послушным песиком. Это же относится и к Эми. Понимаешь?
— Я понял, — эти слова в моих устах оказались горче алоэ, но я знал, что был как ребенок, чья боль меньше, чем он пытается показать. По их улыбкам я знал, что они видят меня насквозь. Тогда Мюриэл наконец смягчилась, заставила меня встать на колени, задрала юбки и сжала мою голову своими бедрами, но не давая мне лизать ее щелку, впрочем так же, как и Джейн, которая последовала ее примеру. Затем меня осмотрели, все еще стоящего на коленях и совершенно опустошенного, с упоением вдыхающего их мускусные запахи, дразнившего мои ноздри желанием. Мой выпущенный на волю орган гордо вскинул свою блестящую головку, но они не прикоснулись к нему, ничего больше не сделали, и он подрагивал с набухшими венами.
— Убедись в том, что он справляется со своей работой, — сказала Джейн. Во мне на миг промелькнула надежда, что она может остаться в комнате и «поработать со мной», но нет, они обе вышли, оставив меня в позе раскаяния. Какое странное, робкое, смиренное, но вместе с тем обнадеживающее, чувство того, что мои интимные части больше не принадлежат мне!
"Нескучная" жизнь, или почти родственные связи 