ей сказать, совсем нечего. Кровать, на которой она спала той ночью, оказалась смятой, и я боялся, что горничная увидит белье и подушки, на которых она металась. Слишком много говорила она мне по ночам похотливых и пылких вещей, пугавших мой ум дикими и греховными порывами, — вещей, о которых не стоит ни говорить, ни писать...
Воспоминания о той ночи сгущаются в моей голове. Я опасаюсь думать о запятнанной и сбитой простыне, — о том, о чем думать не должен. Я буду молиться за ее и мое спасение, хотя мы можем уже никогда не встретиться.
Сильвия каталась в саду на качелях. Скоро наступит ее шестнадцатый день рождения. Нашей горничной, Роуз, не стоит качать ее слишком высоко, потому что я могу разглядеть то, что находится у нее выше чулок. Кто-нибудь должен с ней поговорить об этом, поскольку я не решаюсь. Об этих вещах не стоит говорить — они дразнят язык и колят губы.
— Ты выглядишь таким грустным, папа, — рассмеялась она. Я отвернулся. Мне часто говорят так, когда я всего лишь серьезен. В подобной невинности живут юные создания, не чувствующие боли от тишины, музыки, пустоты, но чьи мысли разворачиваются в сторону совсем иных вещей.
Из дневника Сильвии Мэнсфилд
Я не хотела принимать какую-нибудь из сторон, но еще меньше мне хотелось ехать в Ливерпуль. Мама, я уверена, простит мне это. В любом случае, я навещу их на Рождество. написано для Может быть, она не понимала, что папе необходима тишина для того, чтобы он мог продолжать работу. Его стол завален страницами его романа. Я уверена, что именно с писательства все началось, потому что ему всегда хотелось покоя, а маме это давалось с трудом. Ричард последние дни всегда целовался с ней допоздна. Интересно, почему? Наверно, ему давно хотелось в Ливерпуль, он давно тяготел к городской жизни, и теперь, надеюсь, он будет доволен. Я спросила у мамы, приятно ли целоваться, а она рассмеялась и сказала, что конечно же приятно, но больше она мне ничего не расскажет до моего дня рождения.
Не думаю, чтобы у мамы с папой было много общего между собой, и надеюсь, что сказать об этом нестрашно.
Папа сказал, что купит мне на день рождения пони. Должно быть, это ему внезапно пришло в голову, а может быть он увидел картинку в какой-нибудь книжке, потому что я сама не посмела бы его попросить. Я иногда размышляю о всяких штучках, глядя в книгу. Я раздевалась, когда он вошел ко мне в комнату. О, как же это было ужасно! Я была уже без панталон и только что подняла ногу чтобы снять чулок! Ах, я так зарделась!
Папа воскликнул: «Ой!» — и закрыл дверь. Я поняла, что он, как и я, почувствовал себя ужасно неловко. Он не ушел, и я услышала, как он спрашивает из-за дверей.
— Это по поводу твоего дня рождении, Сильвия. Ты хотела бы пони?
— Да! — отозвалась я и поспешила влезть в ночную рубашку на случай, если он опять зайдет. Я подождала, но заходить он не стал.
— Спасибо, папочка! — снова сказала я громко.
— Я скажу тебе утром, — ответил он, хотя уже сделал это.
Моя сладкая пещерка уже вся в кудряшках. Когда я лежу в кровати, я расчесываю их пальчиками, хотя может быть, этого и не следует делать. Интересно, хорошо это или плохо?
Ричард рассказывал, что мама иногда говорит ему разные пикантности, но не говорит, какие именно. Он был ужасен, и я думаю, у него там все вставало, — его штаны были расстегнуты,
Тетя Настя. Страсть (9) 
webmaster@3iks.ru