скрываемой горечью, выдавил он. — Ты ничего не сделала.
Маша покачала головой, отвергая предложенную им индульгенцию, зажмурилась, не пуская рвущиеся из глаз слезы.
— Я влюбилась в вас, Герман Сергеевич, — с трудом выговорила она. — Я знаю, вы заметили. Но вы в этом не виноваты, — поторопилась закончить девушка, — вы просто очень хороший. А у меня это скоро пройдет, вот увидите!
Герман чуть не зарычал от неприкрытой искренности ее признания. Пройдет? Да он все бы сделал, чтобы никогда не прошло! Но не имеет права! Угораздило же его запасть на эту юную нимфетку! Когда, когда она пролезла к нему под кожу? Он ведь никогда раньше не воспринимал учениц как женщин, хотя и до нее многие ему глазки строили. Для него они были просто детьми, маленькими вулканчиками неутихающих гормонов — не было смысла обижаться или воспринимать всерьез. А с ней расслабился. Отругал, прилюдно унизил, а потом снизошел, восхитился, привязался, забыв, что любая манипуляция — это оружие с двумя концами.
— Маша, ты говоришь ерунду, — смог совладать с голосом мужчина. — Ты просто девочка, это не любовь, может, признательность, восхищение, но не любовь. Понимаешь?
Она протестующе замотала головой, все так же не поднимая глаз, потом резко закивала, разбрызгивая непрошеные слезы.
— Я знаю, я не должна, вы гораздо старше.
— Да сколько мне лет, по-твоему? — взвился Герман. Она его совсем в старики записала?
— Не знаю, — пожала тонкими плечиками, — для меня это не имеет значения. Сорок? — и невинно взглянула на него огромными глазами Бемби, лишенными и капли лукавства.
— Мне 34, — мрачно выдохнул мужчина.
— Аааа, — протянула она, всем видом показывая, что для ее восемнадцати тут нет большой разницы. — Так вы не уйдете? Пожалуйста... Я уже почти в Юрку влюбилась, честно.
Это уже было слишком. Герман, всегда гордившийся своим самообладанием и жестким самоконтролем, подскочил и в два шага преодолел пространство между ними, оперся дрожащими ладонями на дверь, возле которой она стояла, заключив в плен своим телом. Он ожидал страха, паники, смущения, но не этих доверчивых глаз, смотревших на него честно и открыто, не этих подрагивающих, пересохших от волнения губ, которые она быстро облизала розовым язычком.
Он медленно наклонялся к ней, не прикасаясь, но давая почувствовать силу, мощь, жар идущий от большого тела, удерживая ее взгляд, с удивлением замечая, что глаза ее не карие, а скорее болотно-зеленые, с темным ободком и золотистыми лучиками вокруг зрачка, напоминающие цветом чистые, глубокие торфяные озера, в которых так легко утонуть. И именно это с ним сейчас и происходило, как бы он не сопротивлялся.
Когда он коснулся ее влажных, полуоткрытых губ, Маша хрипло всхлипнула. Его поцелуи совсем не были похожи на яростные, безудержные, словно пожирающие ее поцелуи Юрки. Нет, Герман целовал по-другому — ласково, неторопливо и неотвратимо, завоевывая ее рот сантиметр за сантиметром, не сомневаясь в победе, проживая вместе с ней каждый вздох, каждый испуганный вскрик, не отпуская ни на мгновение, не давая подумать, осознать, с легкостью преодолевая инстинктивное сопротивление, разжигая в ней что-то, поднимающееся из глубин естества. Его язык хозяйничал в ее рту, а руки нежно гладили по лицу, волосам, запутываясь в ее гриве, заставляя откидывать голову назад, делая поцелуй еще глубже, пронзительнее. Он уже не удерживал себя на весу, но прижимался всем телом, впечатывая ее в себя, не давая упасть, не давая подкоситься дрожащим ногам. Маша не заметила, что уже давно сама в ответ обнимает его, бесстыдно повиснув на нем, бездумно, инстинктивно трется об него. Когда его руки с лица
Новые знакомые часть 1 