— сказал он, когда мы уже покидали тренажёрный зал, — Забирай-ка ты её обратно, как и договаривались.
— У меня ж, вроде, Катя есть, — взывая к пониманию, сказал я.
— Можешь её ко мне пока что прислать, — Алекс хитро усмехнулся и потопал на остановку. Лёгкость, с которой он расставлял фигуры на шахматной доске, поражала манёвренностью. Он, как опытный стратег, не давал покою в вечной погоне за вагиносчастьем. Виртуозность, с которой он сносил крышу одним предложением махнуться не глядя, поражала масштабом накала страстей. «Вот это да! — запаривался я по дороге домой. — Вот это Алекс! Ай да зверь!»
Не успел я опомниться, очухаться, так сказать, от закинутой удочки, как Оля нарисовалась в телефоне пропущенной смс-кой: «Как дела?» — написала она.
Мы и до этого поддерживали общение. Редкие ничего не значащие ссылочки на смешные картинки наполняли наш социальный мир. Это «как дела» явно не ложилось в общую канву не требующих ответа сообщений.
«Пока не родила?» — написал я в ответ.
«:) Нет», — написала она через некоторое время. — «Давай встретимся».
«Давай», — не мог же я отказать ей, своей бывшей, которая задницу ради меня готова была порвать, лишь бы я испытал единственный и неповторимый, яркий и однозначно самый запоминающийся анальный оргазм в моей жизни.
Мы сошлись на центральной площади города, место неоднозначное и одиозное. Стоял сентябрь — время заливных дождей и кружевных листопадов в парке и на окраинах.
— Спасибо, что согласился со мной встретиться, — сказала Оля после скромной прелюдии.
По её выражению лица я сразу заметил, насколько важно для неё видеть меня у своих ног по первому зову. Впрочем, я не спешил падать ниц и целовать кремовые туфельки.
— Ты же знаешь, Оленька, — я улыбнулся. — Я никогда не стану тебя отталкивать.
Она кивнула. — Это для меня очень важно, — торжественно произнесла она. — Неужели ты совсем на меня не обижаешься? — она подозрительно прищурилась.
— Конечно, обижаюсь, — я грустно улыбнулся. — Но когда я думаю об обиде, я пытаюсь понять, что же такого обидного ты сделала, чего я не могу стерпеть. И я прихожу к выводу, что любая обида — это ущемлённое чувство достоинства. Высокомерие по сути. А я никогда не любил высокомерных людей, поэтому и обижаться не имею права. «Бог простит», — как говорит моя мама.
— Да, — Оля расцвела в доброй улыбке. — Она хорошая, твоя мама. Как у неё, кстати, дела? — взяв меня под локоть, как в старые добрые времена, она выправилась вести нашу пару по главному проспекту. Я ничего не имел против многообещающей прогулки по лужам. Лишь бы Катя нас не застукала вдвоём.
— Прекрасно. Лучше некуда.
Оля заулыбалась шире. Мы прошли ещё немного, молча, прежде, чем она задала свой самый ожидаемый сакраментальный вопрос:
— Как у вас дела с Катей?
Сарафанное радио, проложенное между двумя домами — моим и Климовых — работало безукоризненно. Я даже иногда пугался, настолько чётко и верно оно передавало информацию. Искажения носили чудовищный, отвратительный характер, но мне нравилось.
— Всё кончено, — соврал я, сделав трагическое лицо. — Катя меня не любит и никогда не любила. Она встречается со мной, чтобы разбавить скуку. Знаешь, как это бывает...
— Так я и знала! — Олины глазки сощурились, желваки заиграли на щёчках. — Она с самого начала тебя обманывала.
— Все меня обманывают, — дипломатично заметил я.
Оля покраснела, или мне показалось.
— Я так виновата перед тобой, — промямлила она вполголоса. — Ты, наверное, никогда не сможешь меня простить. Я бы ни за что не