устья реки Умбы. Скрываясь по лесам, он дошел до пепелища скита филипповцев уже ближе к осени, но никого там не нашел. Словно волк, Игнатий стал рыскать по округе, в надежде наткнутся на тайное поселение староверов и увидеть свою любовь живой и здоровой...
Однажды, сгоняя с лица первых белых мух, он увидел на дороге закованных в железо женщин. Совсем не думая о последствиях, Игнатий кинулся к ним. Бежал пока не столкнулся с солдатом.
— Таисия!.. — что есть силы, закричал он.
— Чего орешь, блаженный! Кто такой? — спросил сидевший на коне офицер.
— Это из монастырских. Игнатий Странник, господин подпрапорщик, — послышался голос одного из колодников. — Каменных дел мастер. Как и меня, его разыскивает отче Сильвестр, архимандрит Свято-Успенской Далматовской обители.
— Не раскольник?
— Говорю же: каменщик он.
Офицер подал знак, и солдаты толкнули Игнатия в группу шедших без кандалов мужиков, которых раньше, он и не заметил. Таисии не было.
Последующие девять лет, каменных дел мастер Игнатий Странник жил при Далматовской обители под строжайшим надзором. Заканчивал то, что не успел сделать его учитель Терентий Оскомин. По окончанию каменных работ, отличавшийся хорошей памятью отче Сильвестр посадил строптивого Игнашку, еретика и расстригу, в каменный монастырский мешок. И за наглый побег пятнадцатилетней давности, вместе с Терентием и послушницей Таисией и забыт на три года...
На казематном своде красноватыми бликами заиграл свет факела, выводя думы Игнатия из воспоминаний. Монастырский служка втиснул в узкую дверь каземата отягощенный многим чревоугодием живот и с отдышкой прохрипел:
— Живой еще, Игнатий?
— Живой, Фокий, покуда
— Вот и славно! — миролюбиво ответил монастырский служка.
Подойдя к колоднику, он ухватил цепь и крикнул в открытую дверь:
Вскоре помещение заполнилось широкоплечим помощником монастырского кузнеца, розовощеким и могучим Саввою. После того как заковали Игнатия, прошло три года, а он почти не изменился, только еще больше расширился и приосанился. В руках Савва держал широкое зубило и кувалду в полпуда весом на длинной деревянной рукояти.
— С доброй вестью мы к тебе, Игнатушка! — обратился к узнику Фокий. — Отец-настоятель, архимандрит Сильвестр, — дай Боже ему многие лета, указал расковать тебя.
— Приказал так исполняй! — буркнул тот.
После вторжения Саввы монастырский служка стал менее миролюбив. Посмотрев на парня с кувалдой, он смехом отозвался:
— Батюшка Сильвестр про Игнашку-еретика говорил: если жив еще! А это уж нам с Саввою решать, жив ты или нет.
Савва шутки Фокия не понял и проворчал:
— Так сбивать кандалы, аль нет?
— Сбивай, сиротинушка. Сбивай...
Фокий искоса глянул на обделенного умом парня и попытался присесть рядом с узником для дружеской беседы. Пока он пристраивал на гнилое сено короткие ножки и большой живот, Савва успел сбить пару заклепок и освободить одну ногу Игнатия.
— Никак стена обвалилась, работный люд понадобился? — спросил узник, пыхтевшего рядом служку.
— Стена монастырская цела. Воздвигнутая Божьим благословением, стоит ограда великая, белым камнем на свету играя.
— Тогда какая, Фокий, во мне нужда-надежа у отца настоятеля обнаружилась?
— Разве ты не ведаешь? Еще Петр Алексеевич, царство ему небесное, казал нам: «Людишек, что за виной в монастырях сидят, в праздности не держать. И хлебушком, зря токовых не жаловать».
— Три года без света Божьего, на воде и хлебе! Сие, Фокий, праздность?
— А ты посчитай, сколько горбушек за то время съедено? А как сказано далее: «Те, которые не от благородных и честных, родителей, сами должны хлебушек добывать и им же кормится». Ты, Игнатий, чай, не из благородных будешь?
Реальные истории. Урок 