наблюдал за играми девушек, думая, что такого наслаждения ему, пожалуй, ещё не доводилось испытывать.Девушки искупались, собрали просохшее бельё, надели свои хламиды и шляпы и стали удаляться, бредя по щиколотку в пене прибоя.Саша тоже оделся, осторожно расположив свою ноющую письку вертикально вверх под минимальной тканью, и медленно пошёл за ними на приличном расстоянии.Так он попал в город, малолюдный из-за полуденного зноя, и, подойдя к разноцветному дворцу, по причине яркой белизны своих ягодиц на смуглом фоне местных жителей, был настойчиво приглашён к самому царю.Алкиной, с ухоженной смоляной бородой, распространял вокруг себя очень приятные ароматы и вообще вёл себя очень дружелюбно. Он предложил мальчику ванну и притирания и блюдо с разными сырами, предупредив, что вечером, когда сойдёт жара, начнётся пир в честь чужеземца.Как ни мал был городок, но Саше показалось, что в столовой, освещённой бронзовыми лампами на масле, собрались все его обитатели. И не было никакого Жени рядом, который знал, как вращаться в обществе.В зал чередой вошли грациозные длинноногие отроки в ярком и крайне коротком. Они подходили к столам и наливали в сосуды. Раскрашенный благоухающий кудрявый малыш наполнял Саше, вопросительно улыбаясь, не хватит ли.- Эфхаристо, - проговорил Саша, стараясь быть учтивым. Он вспомнил и ещё одно слово, желая похвалить красивого отрока. - Калос!- У царя можно говорить на любом языке, мы понимаем, - покраснел тот.Раздались простые строгие звуки малострунной форминги. Шумные разговоры стихли, когда Алкиной произнёс, обращаясь к Саше:- Так Дионис, пития взявший повод, в божественном спискеХоть и не первый, но нам поспособствует верноЧествовать Зевса первейшего, с ним и супругу,И обитателей всех олимпийской вершины,Давших нам правила, этику и непростые законы,Среди которых закон о приветливости к чужеземцам. Ныне я, царь Алкиной купно с градом,Гостя встречать светлобедрого здесь начинаю,Ты ж, незнакомец, нам дай о себе описанье,Кто ты, какого народа, богам ли каким ты любезен,Чтобы феаки-сородичи, милые сердцу,Впредь не дичились тебя и тебя привечали повсюду.Саша тихо ахнул, убедившись, что на пиру разговаривают стихами. Он, делая вид, что сосредотачивается для восприятия речи Алкиноя, лихорадочно обдумывал свой ответ, пытаясь придать ему размер и ритм. Однако на ум ему приходила лишь речь апостола Павла в афинском ареопаге. Саша поднялся, держа сосуд. Взоры собравшихся были направлены на него, и он воскликнул:- Царь феакийцев, и дщерь, что с мячом управляется ловко!Я проходил и осматривал ваши владенья,Набожность вашу особенную отмечая.Были там и алтари, и один я увиделС надписью той «Неизвестному богу», и вот яИм и дышу и живу не в поэзии только, которыйСына послал своего для суда над законом,После кончины его воскресив из гробницы;Сын же и явится после, на милость его уповаем.Саша перевёл дыхание. Феакийцы сочли паузу намеренной и выпили в честь неизвестного божества. Тогда Саша продолжил говорение на языке, быстро переводя в уме автобиографию на здешние понятия.- Сам я не местный, живу я у гипербореев,Где замерзает вода и по снегу на лыжах мы ходим.Нет ни богатых у нас ниже бедных,Жизнь справедливо в отчизне устроили мы в коммунизме.Я называюсь родителями Александром,Отдан в учение тамошнему Академу,Год уж, как Феб отмеряет нам по небу времяВ светлой своей колеснице, беседы веду яС учителями, родители ж, нежно простившисьС чадом послушным, отправились в Африку дерзко,Капище крепкое там возводя для Урана,Точно надеясь, что после, как будет готово,Сил и энергии будет в избытке в краю том.Есть у меня и наставник, мой вождь, мой любимый,Знак принадлежности ясно вам виден на шее.Саша умолк и сел. Феакийцы разом заговорили, сдержанно и вполне вежливо. Саша воспользовался этим, чтобы пообедать. Он только пригубил из
Похождение председателя 