сложно было бы удержаться от того, чтобы взять больше энергии, чем ты можешь дать. Конечно, такая трагедия бы вряд ли случилась. Валерия быстро увидела бы, что произошло, и аннулировала бы наш контракт. Ты остался бы без помощницы, а я – без любимого хозяина. О, Милирина, моя создательница! Как подумаю об этом, так сердечко моё останавливается! Это было бы горем! Ужасным горем! Горем! А-а-а-а!
Мока снова зарыдала в голос.
– Ну же, ну. Ну успокойся. Всё ведь обошлось, верно? – успокаивал девушку Живцов. – И пото́м можно было бы снова заключить контракт. Начали бы всё сначала.
– Нельзя было бы, – насупленно шмыгнула носом цукумогами. – Если бы я сорвалась и стала твоей хозяйкой, то больше бы не смогла тебе подчиняться. Любое перезаключение контракта подчиняло бы тебя мне. Можно было бы попытаться переполяризовать контракт снова. Но сделать такое смог бы только очень жёсткий и даже жестокий человек. Пришлось бы постоянно держать меня в ежовых руковицах, подавлять меня, относиться как к рабе. Ты бы не смог, и я бы не хотела, чтобы ты со мной так поступал. Ты очень нравишься мне, Слава, своей добротой и отзывчивостью. Именно за эти качества я тебя полюбила. Поэтому в случае переполяризации лучше всего было бы нам расстаться. И я снова осталась бы одна, пока Валерия не нашла бы мне другого хозяина, если, конечно, я не стала бы испорченным духом.
– Испорченным – это каким?
– С меткой власти. Если дух остаётся хозяином продолжительное время и успевает это своё состояние хорошо подпитать энергией подчинённого человека, то дух обретает метку власти, а человек – метку подчинения. После этого, заключая контракт с любым человеком, дух стремился бы его подчинить, а человек с меткой подчинения искушал бы любого другого духа взять над собой верх. Такие люди и такие духи уже не могут заключать контракты фамильяра ни с кем. Подобного рода отношения навсегда исключаются из их жизни.
– Да уж, ну и дела́. И мне, выходит, тоже противопоказаны такие контракты. Как же нам дальше с тобой жить, Мока? Ведь я не хочу держать тебя в ежовых рукавицах. И баловать мне тебя очень нравится. Выходит, я не подхожу на роль хозяина? И сегодняшняя ситуация будет повторяться снова и снова?
– Нет, Слава, нет. Ты очень хороший хозяин. Такого восхитительного, вкусного, любящего и доброго хозяина любая цукумогами счастлива была бы иметь. И ты очень хорошо, мягко и своевременно предотвратил беду. Ты всё сделал идеально. Ты – лучший! – теперь маятник настроения Моки, казалось, качнулся в другую сторону. Она смотрела на молодого человека с обожанием и едва ли не пищала от счастья.
– Но я же и привёл наши отношения к кризису, – возразил Живцов, который совсем не настроен был на такую же оптимистичность. – И что хуже всего, я до сих пор не понимаю, как это произошло.
– Всему виной неудачное стечение обстоятельств, а ещё моя глупость, легкомысленность, жадность! Дура! Дура!!! – у цукумогами опять начался взлёт самокритики, и Слава скорее интуитивно, чем намеренно щёлкнул девушку пальцем в лоб.
Мока ойкнула от неожиданности и замерла, прислушиваясь к себе. А пото́м расплылась в довольной улыбке.
– У тебя даже щелбаны не больные, – сказала она с обожанием в голосе. – Валерия бьёт гораздо сильнее. Поставь мне ещё один. Ну поставь!
Слава лишь рассмеялся на эту реплику и вместо щелбана поцеловал девушку в лоб.
– Продолжай, – сказал он с тёплой улыбкой на губах.
Мока издала ртом какой-то кошачий звук, вроде "ня-а-а-а", и, посидев секунду с зажмуренными от удовольствия
А чтобы сказал Фрейд? 