молодым парнем, сыном ей по возрасту. И ее глаза светились теплотой. Ко мне.
— Я тут на даче останусь, Лида. На реке у меня сети стоят. Схожу, проверю. А то мать меня домой не пустит без рыбы. - ответил я женщине, стоя возле открытой двери " Нивы" и рассматривая её ляжки, оголившиеся под юбкой.
Они у Лидии Николаевны были просто шикарные. Гладкие белые, и широкие.
— Так ты на самом деле браконьер! Следующий раз я с тобой как следует займусь. - засмеялась женщина, маня к себе пальцем.
Я нагнулся к ней, и она поцеловала меня в губы коротким, но страстным поцелуем.
— Всё, милый. Я поехала. Жди моего звонка, Костя. На следующей неделе. Точно. - сказала мне тётя Лида, поворачивая ключ зажигания в машине.
Её чёрная "нива" облепленная грязью, взревела мотором и рванулась с места. И прежде чем уехать с участка, сидящая за рулём блондинка в чёрных солнцезащитных очках и в платке на голове. Махнула мне рукой и посигналила.
— А Мария на тебя, похоже, запала. Я видел, как она прижималась. - сказал мне Витёк, закуривая сигарету.
Мы вылезли с ним на трассе, а автобус покатил дальше, в Калугу.
— Да ништяк, пап. Пока ты с её мужем за рыбалку базарил. Я у неё пизду через трико гладил, а она перед выходом из автобуса мне чуть член не оторвала. Схватила пальцами и давай его щупать. Размер проверяла. - ответил я отцу, как и он, закуривая сигарету.
Только папаша курил вонючий " Святой Георгий", а я наслаждался американским " Мальборо", подаренным мне блондинкой - москвичкой за качественный секс.
— Машка, блядь. Она молодых парней вроде тебя, сынок, любит. А с мужиками ровесниками не встречается. Я сам сколько раз к ней подкатывал. Но всё бестолку. Колян её давно не ебёт. Он сам мне говорил, что у него на полшестого. Так что тебе и карты в руки, Костя. Машка получше Любы. И у нее деньги водятся. Будешь её втихаря поебывать, и она в долгу не останется. А сейчас пошли, сынок. Нас с тобой твоя бабка ждёт. Моя мать покрасивее Машки будет. - сказал мне отец, и глаза папаши при этом загорелись похотливым огнём.
Витёк хотел засадить своей шестидесятилетней матери, пожалуй, больше, чем родной дочери. И был возбужден не на шутку.
До деревни, где жила баба Нина, от трассы было примерно идти километра два от силы. По большаку, выложенному булыжником.
Мы шли с отцом мимо полей, заросших бурьяном, и мимо полуразрушенных коровников, в окнах которых зияла чёрная пустота. И в зарослях крапивы и молодых берёз, словно белые скелеты, торчали остовы железобетонных конструкций. Остатки былых ферм.
В деревне, где жила мать моего отца, раньше был большой колхоз, который занимался разведением племенных пород, пород крупнорогатого скота и растениеводством. Но с развалом Союза развалился и местный колхоз, как, впрочем, и колхозы по всей России. Животноводческие фермы опустели, племенных коров порезали на мясо, а некогда плодородные поля заросли бурьяном.
И лишь изредка нам на пути встречались робкие наделы местных фермеров, засеянные озимой пшеницей.
— Блядь. Кость. Подожди, сынок. Давай перекурим. Меня мандраж бьёт. А вдруг Нина нам с тобой не даст. Да ещё и опозорит. Расскажет всем, что её родной сын и внук хотели выебать. У неё язык 👅 развязан. - сказал мне Витёк, останавливаясь на перекрестке двух дорог.
Одна из них вела на Новый посёлок, где в конце восьмидесятых, ещё при советской власти, для колхозников были построены благоустроенные коттеджи. А другая дорога поворачивала вниз к реке, на Старую деревню, где и находился дом бабы Нины.
Ничего нового? 