было больно, а она злилась... и с каждым днем все больше. Симона считала, что я должен принять ее извинения и что мы должны жить дальше. Я не понимал, как извинения могут помочь.
Танцы в пользу педиатров состоялись в последнюю субботу июня. Председателем танцевального вечера была Симона Редмонд, новый директор педиатрической службы Мемориальной больницы. Моя жена вернула свою девичью фамилию. Я узнал об этом, увидев приглашения. Сопредседателем был доктор Эше Фараджи.
Ради этого случая я был в смокинге, взятом напрокат. В происхождении моего официального наряда ошибиться было невозможно, как и проигнорировать сравнение с моей женой, выглядевшей в своем скупом черном платье на миллион долларов. Она была звездой вечера, если отбросить красивого доктора Фараджи, монополизировавшего мою жену в качестве своей партнерши по танцам.
Единственной, кого, казалось, меньше всего расстраивало внимание Фараджи к моей жене, была ее подруга Клэр, которую на мероприятие сопровождал ее муж. Но Дек казался лишь временным гостем. Клэр была одета по высшему разряду, слишком сексуально для матери троих детей. Однако кто я такой, чтобы возражать? Моя жена была одета как одинокая женщина, находящаяся в поиске.
По сравнению с их модным и элитным стилем Фараджи и Куросо выглядели как потрепанные подражатели. Мы с Деком конкурировать не могли, и было очевидно, что никто, включая наших жен, не обращал на нас ни малейшего внимания. Было исключение: меня разыскала Анна Свенсон.
– Как дела, Джимми? – спросила Анна.
– Лучше некуда, – ответил я.
– Мой папа всегда говорил, что соль лучше держать в открытой руке, – сказала она.
– Я это запомню, когда в следующий раз буду держать соль.
– Она любит тебя, и у него нет шансов, – сказала Анна.
– Это правда, но она в принципе неверна, и мы оба это знаем.
***
Мой первый визит в пенитенциарное заведение Ван Паттен давно назревал, но я знал, что ответ на свой вопрос я там не найду. Тем не менее, в первую неделю июля я поехал в тюрьму и сделал требуемый звонок начальнику. Тюрьма представляла собой не более чем набор жилых корпусов, окруженных забором высотой три метра шестьдесят шесть сантиметров, увенчанным бритвенной проволокой и извилистой стальной лентой, украшенной через каждые несколько сантиметров бантиком из металлических лезвий.
Внутренний забор разделял объект на четыре сектора. Я направился в административный, но сначала мне требовалось пройти через главные ворота. Это было не что иное как квадратная бетонная коробка, со стороной шесть метров, разделенная пополам металлоискателями. Охранников у ворот было трое: двое мужчин и одна женщина. Сначала они были холодны, но стали еще холоднее, когда я назвался. Меня провели через металлодетектор, задержали и обыскали.
Двадцать минут спустя я шел по дорожке к административному зданию. Офис суперинтенданта находился в нескольких минутах ходьбы от входа в здание. Ее секретарша ждала меня у двери и показала дорогу. Кабинет суперинтенданта был просторным, но обставлен со вкусом. Мебель – марки Corecraft, уродливая тюремная мебель, по закону продававшаяся только правительству.
Суперинтендант Камилла Блейк была женщиной среднего роста, ей было около пятидесяти лет. У нее были седеющие темные волосы, а одета она была в сине-серый парадный костюм, который вполне был уместен у директора школы. У нее было привлекательное, но строгое лицо со строгими чертами. Она встала из-за стола, чтобы поприветствовать меня, и провела к небольшому столу для совещаний. Обстановку комнаты дополняли ее стол и небольшой диван со стульями.
Стол для совещаний был небольшим, но достаточным, чтобы разместить восемь или около человек. Когда мы сели за стол, я заметил, что ее лицо мне знакомо, хотя и не смог припомнить, чтобы когда-либо
Первомай. Первый раз 
webmaster@3iks.ru