диком ужасе, и пытаюсь спихнуть с себя бабищу-бодибилдера, но у меня ничего не получается. Ее, по ходу, хоть топором по башке лупи — даже не заметит. Да на кой хрен я домой поперся сегодня?! Лучше б на работе остался! Лучше б на помойке заночевал! Гребанный ты помидор! Ну, честное слово... Ну, угораздило же... Да хули мне так не везет-то в жизни?!
Однако тем временем процесс соития сдвигается с мертвой точки: Пятница заткнулась и начинает медленно раскачиваться, сидя на мне. Голова ее запрокинута к потолку, глаза, судя по всему, закрыты, руками она крепко держит меня за запястья, а титьки трясутся, как при езде на коняшке.
— Ом-м-м! — мычит она глухо, мерно раскачиваясь. — Ом-м-м!
«Может, сектантка? — мелькают у меня в голове беспокойные мысли. — По любому ведь Сатану вызывает, свинья! Или кого похуже... Хотя, кто может быть хуже Сатаны?!»
Никогда не верил ни в бога, ни в черта, но глядя на происходящую хренотень — уже готов поверить хоть в кого. Честно.
— Ом-м-м! — продолжает бабища свое грязное безобразие, но убыстряется. Чаще дергает бедрами и чаще «омкает». Причем, чем быстрее она разгоняется, тем все меньше перерывы между странными звуками, испускаемыми луженой глоткой.
Проходит пара минут, и она уже скачет на мне, словно вождь апачей Виннету на диком мустанге. Былой «Ом-м-м» давно заглох и превратился в протяжный стон, и наша с ней трахомундия стала более-менее походить на человеческий перепихон. А когда Пятница отпустила мои запястья и уперлась руками в постель, из груди ушел и ужас. На смену ему пришло подобие удовольствия, потому как извергиня, видать, не соврала: вряд ли она видела на своем веку много писюнов — влагалище ее плотное, скользкое и узкое. Даже уже, чем у Светки — моей соседки снизу, полноватой, бездетной, сорокалетней разведенки, которая те писюны видит реже, чем кастрированный кот — свои яйца.
В общем, дело пошло! Но только оно набрало обороты, как Пятница кончила: орет опять, будто ей в духовку сунули, дергается всем телом, и так сильно сжимает мою голову в руках, что она чуть не трескается пополам. После чего падает Пятница на меня всей тушей, наглухо впечатывая в кровать.
Но я-то не кончил, поэтому не согласен с таким положением вещей, и начинаю барахтаться под нечаянной любовницей, как букашка, перевернутая на спину. Безостановочно кручу руками и ногами, стремясь вырваться из тисков любви, а так как терпение и труд перетирают все на свете, мне удается-таки выбраться из-под неподвижного тела посланницы хрен пойми откуда. Но откуда бы ни была послана эта милая женщина, сейчас она будет послана лично мною. А пошлю я ее еще разок на тот орган, коего она от меня полвечера домогалась. То бишь трахнута будет мною Пятница самым жесточайшим на свете образом, будь она хоть Субботой, хоть Воскресеньем, хоть Средой! Надо только поторопиться, пока в себя не пришла... А то сумасшедшая затея может обернуться полным фиаско, даже не начавшись.
Ведьма лежит на пузе, блаженствует, и в ус не дует. Я, набравшись смелости в глубинах души истинного воина, давлю из тюбика крем на свое беспокойно торчащее хозяйство. Тюбик этот остался от Маринки, моей бывшей пассии, которая заглядывала раньше на палку чая, пока мы с ней не разошлись, как расходится ветхий шов на видавших виды трусах. Она этим кремом физиономию мазала поутру, когда чаепитие незапланированно растягивалось... Не суть, в общем! Маринка — дело прошлое! Плюнул, растер и забыл, как страшный сон.
Сейчас на прицеле широкий зад еще не пришедшей в себя Пятницы! Отомщу этой гадине за
Тимур и его команда I. Часть 6. Ранчо 