сын, блядь, съедает свое сердце... Я спрашиваю тебя, правда ли, что ты, сука здесь...
Как только слово "сука" слетело с губ Джона, отец Пенни ударил его кулаком, и удар поразил уголок рта Джона, как удар молнии, заставив его отступить на шаг. Джон вытер рот рукой и посмотрел на кровь, прежде чем снова обратить свое внимание на отца Пенни, в его глазах было выражение убийства, его рот сложился в мрачную, кровавую улыбку. Сжав кулаки, он направился к мистеру Миллеру, который, явно удивленный тем, как мало его удар подействовал на Джона, начал неуклюже отступать назад, пока не упал на спину, со страхом поднимая руки вверх, в бесполезном желании защититься. Но как только Джон приблизился на расстояние удара, и уже замахнулся, голос Джейсона, усталый, но жесткий и настойчивый, остановил его.
— Папа, это того не стоит. Он того не стоит. Все это того не стоит...
Джон посмотрел на своего страдающего сына, и ярость на его лице растаяла, оставив выражение тихого понимания. Брайан подошел, обнял Джона за плечи, и они начали пробираться сквозь толпу к выходу из Церкви, а гости, уходя, обходили их стороной. Но Джейсон задержался на мгновение, оглядывая притихшую толпу, прежде чем его взгляд остановился на Пенни, чье лицо было окрашено болезненным предвкушением. Он сунул руку в карман и плавным движением бросил обручальное кольцо Пенни. Оно ударилось о кафельный пол с громким звоном, а затем дважды подпрыгнуло, прежде чем остановиться рядом с ее ногой.
— Прощай, Пенни. - сказал он голосом, в котором звучала горькая окончательность, прежде чем выйти из комнаты, как осужденный на смерть заключенный.
Тысяча дней… Джейсон сидел, сгорбившись, перед кофейным столиком в маленькой гостиной своей квартиры, невидящим взглядом глядя в окно на приближающийся рассвет и пережевывая последний кусочек хлопьев. Он медленно встал и потянулся, прежде чем прошаркать по полу гостиной, мимо кресла с откидной спинкой, где он обычно читал, шкафа, где он хранил свою одежду, и вошел в кухню, где он обычно готовил, бросив пустую миску в раковину.
— Тысяча дней. Он что-то пробормотал, глядя на пустую кровать, заваленную скомканными простынями, которые свидетельствовали о еще одной ночи, проведенной в одиночестве, о плохих снах и бессонных ночей. Он снял тренировочную одежду, принял душ и побрился, прежде чем влезть в свой обычный темный консервативный костюм, яростно завязал галстук, прежде чем повернуться спиной к отражению в зеркале, чтобы покинуть свою одинокую квартиру и отправиться на работу.
— Тысяча гребаных дней. - сказал он вслух, проходя через гараж к своей машине, вспоминая другую, гораздо более болезненную прогулку. Выйдя в тот день из церкви, он, по сути, поплелся к своей машине, едва добравшись до нее с помощью отца и Брайана. Поездка домой была едва терпимой, его отец настаивал на том, чтобы сесть за руль, разговаривая с ним самым успокаивающим тоном, на который был способен грубоватый седой мужчина, изо всех сил стараясь убедить Джейсона, что жизнь будет продолжаться и что всё в конечном итоге будет в порядке. Его отец оставался с ним в течение недели, в то время как Джейсон едва вернулся к жизни, сначала почти кататонический, затем бессвязный и, наконец, вяло подавленный.
— Тысяча дней, и это все еще лучшая часть моего дня. Он вздохнул, заехал в гараж "Башни Прерий" и рассеянно поднялся на лифте на 42-й этаж. Он направился в свой угловой кабинет, кивнув бригаде уборщиков - единственным людям на этаже в это время утра, прежде чем сесть за свой стол и запустить компьютер. Это место было для него убежищем, уединенным,
Грех оказался сильнее 