я входил в ее гнездышко! Эти удары, вздохи, и ее такая гладкая попка, вновь извивающаяся на моих бесстыжих ладонях. На этот раз смятение и буря снесли в темноту все мосты. Теплые, влажные и ищущие пещерки ртов, наши сцепленные ноги и руки, ее мед, стекающий вниз по моему молотящему члену — и взрыв! Да, он взрывается, и я взрываюсь вслед и затапливаю ее гигантским вихрем желания. Она всхлипывает, втягивает в себя мой член, пока из него не будут исторгнуты мои последние, маленькие жемчужинки, и не будут поглощены, как ранее выплеснутые струи. И слова «спокойной ночи», высказанные томными языками, а после, — опять колебания («Да!» — простонала она), — и опять погружение в нее, и ее стройные ноги, широко раздвинутые подо мной, и снова наполнение спермой ее пещерки до тех пор, пока все наше дыхание не покинуло нас, и мы не оказались, будто выброшенные на берег потерпевшие.
Когда Селия вернулась, было уже светло. Как же тогда могло быть так темно, или это я спал и видел сон? То место, где я застегнул пуговицы на брюках, было залито белой засохшей спермой.
Я твержу себе, что это все сон. Было темно. Между этими тяжелыми шторами, не пропускающими солнечный свет, оставалась лишь одна щель, оставленная для ищущего и проникающего луча. О, горячие точки ее сосков на моих губах... Скажи, что мне это приснилось, что мой разум помутился! Кто-то иной выводит сейчас слова моим пером по бумаге. Я одержим, — и знаю об этом.
Из дневника Селии
Время от времени, когда все становится тихо, слишком тихо, тогда эта тишина облекает твое дыхание, твои глаза и нос подобно паутине. Так было и в тот раз, когда я вернулась с колотящимся сердцем. Роджер, как капитан потерпевшего крушение корабля, стоял в дверях без штанов.
— Я переодевался... — сказал он, а я кивнула ему в ответ. Его член безвольно свисал и поблескивал на свету.
— Роджер, я хочу сказать тебе... Я хочу признаться... — произнесла я. Он подался назад, его штаны упали и остались на полу. Сапог на нем тоже не было.
— Нет, молчи и ничего не говори мне! Это я должен во всем признаться тебе, я обязан... Я хочу... — его голос смолк, он выглядел совершенно потрясенным. — Там... Дейзи была у себя в комнате... — Его голос дрожал, а я еще больше прочувствовала свою вину. Все эти часы ожидания он не знал, куда деваться и что делать, твердила я себе, и бросилась ему на шею, обвивая руками.
— Признаться... Позволь мне признаться! — повторила я.
— Нет, Селия, не надо... Мы оба... Мы оба должны признаться...
— Что ты делал, кроме того, как ждал? — спросила я и заплакала у него на плече.
— Мы оба согрешили, — услышала я его ответ. Я знала, что он имеет в виду, что он простил мои чудовищные грехи, но, чтобы развеять его страхи, я сказала, что я понимаю его.
— Неужели? И все же ты не можешь знать, — простонал он.
— Что я с тобой сделала? Я знаю! Я никогда больше не пойду к ней, обещаю, Роджер. И кроме того...
— Да, что? — в его голосе послышался страх. О, я довела его до края пропасти — того, кто предан мне до конца и потакает моим самым грешным капризам! Я единственная должна обладать силой, твердила я себе.
— Который час? Разве сейчас не ночь? — спросил он.
— Сейчас только сумерки. Я имею ввиду, что еще не поздно.
На казахской дороге 