вышли из корпуса на улицу. Макаров довел ее до угла, где кончался гололед, а Марина Лепешкина, повернув к Вовке бледное при свете звезд лицо и сверкая круглыми, как у кошки глазами, сказала:
— Я завтра опять приду. За тобой еще малоценка, драгметаллы в лигатуре и спирт. Утром следующего дня Марина Александровна Лепешкина позвонила Вовке сама и сказала глубоким, как Марианская впадина, голосом:
— Володя, я приду через полчаса. Будем проверять малоценное имущество. Жди!
Макаров перешел в другую комнату и принялся ждать.
Вчера ему было хорошо целых три раза. Три раза по пять секунд – это целых пятнадцать секунд. Пятнадцать секунд сплошного удовольствия, когда Вовкин член старательно орошал Маринкину вагину. Кстати, никто не считал, сколько времени мужчина сотрясается от восторга? Макаров как-то посчитал, что если кончать хотя бы раз в неделю, то за шестьдесят лет активной половой жизни можно испытать целых четыре часа чистого оргазма. О, как! И излить за это время около шестидесяти литров чистейшего белка! Шесть ведер спермы!
На этот раз она пришла, как доктор по вызову, в белом халате под тем же пальто, а вместо тяжелых сапог надела зимние башмачки с опушкой из искусственного меха.
— А у меня под халатиком ничего нет! – голосом невинной гимназистки пролепетала Марина и развязала поясок. – Я голенькая всю дорогу так и шла.
— В летке не свистело? Ветерок на улице.
Марина не ответила. Потому что она была занята разглядыванием своих прелестей в старом овальном зеркале, которое давно нужно было выбросить. При дневном свете женские достоинства Марины выглядели еще внушительнее. Она поглаживала свои дыни, трогала сосочки и любовалась шелковым блеском завитков на лобке. Макаров присел и прижался небритым лицом к Маринкиному гладкому бедру. Она резко повернулась к Вовке, изогнулась назад и развела ноги.
— Полижи пизденочку, полижи! – попросила Марина.
Вовка принюхался. Ее «пизденочка» отчетливо пахла редькой. Возможно, с морковкой под майонезом. Такую закуску Вовка любил, а потому высунул язык и осторожно лизнул клитор. И на вкус тоже: редька с морковкой под майонезом.
Марина закатила глаза и с придыханием прошептала:
— Еще, еще!
А вот ее клитор размером ни на редьку или морковку был совсем не похож. Скорее, на корнишон. А вместо укропа, хреновых и дубовых листьев его окружали черные волосы, и один из них, поддавшись языковому напору, попал Макарову в рот. Он принялся шарить языком уже по своим губам и плеваться.
— Вовочка, тебе не понравилось? – удивленно спросила Лепешкина. – Ну, тогда давай просто поебемся!
Вовка, наконец, нашел кудрявый волосок и показал его Марине.
— Что это? – забеспокоилась она. – Неужто гнида?
— А у тебя есть вши? – упавшим голосом спросил Макаров.
— Вообще-то нет. Надысь в субботу была в деревне, может там подцепила...
Вовка тут же вспомнил старое кино, где военный врач читал стишок:
Раз однажды у солдата
Еремеева Кондрата
По невежеству, незнанию
Не слыхавшего про баню,
Завелися паразиты,
Те что делают визиты
И в постель и в колыбель
И в рубаху и в шинель...
Макарову стало нехорошо. Ему уже не хотелось ни лизать, не трахать Маринку во все дырки. Он встал с колен, а Маринка в распахнутом халате замерла в недоумении.
— Ну, ты чо?
— Надо брить твой куст. Иначе дальше никак!
Вовка выскочил из кладовой и, пока Лепешкина не опомнилась, всунул в пробой навесной замок и побежал на кафедру искать бритву и ножницы. Парикмахерских принадлежностей он не нашел, а обнаружил доцента Шестаковского, который, мурлыча «Вы жертвою пали в борьбе роковой», пытался оторвать от паркета выходные ботинки, приклеенные мстительными студентами эпоксидной смолой. Отклеить их удалось, но вместе с паркетинами. «Как лыжи», – задумчиво сказал Андрей Сергеевич.
Соседка - старушка 
webmaster@3iks.ru