– На фиг он мне сдался? Удивлять его ещё! – Проговорил Давид, теребя мне мокрые волосы и думая о чём-то другом, – Не стану я его ничем удивлять! Просто выставлю вон!
– То есть, ты всё-таки собираешься трахнуть Агнешку? – спросила его я.
Он встрепенулся:
– С какой это стати? С чего ты взяла?
– Чтобы не удивлять Войцеха, – ответила я, он же сказал мне: «я очень удивлюсь, если Агнешка через несколько дней не соблазнит твоего мужа».
Он помедлил маленько, соображая, и произнёс:
– Ладно, Хватит меня подлавливать. Я совсем не это имел ввиду.
– А что ты имеешь ввиду? – спросила я и дала щелбана по его, торчащему дыбом, члену, – ты это имеешь ввести? Ты это введёшь Агнешке, чтобы не удивлять её брата-любовника.
– Перестань пошлить, – с улыбкой сказал он, – твои шуточки не смешны и неуместны. Это тебе не идёт.
– Да уж, шуточки тут неуместны, – согласилась я и добавила: – тут, я смотрю, дело серьёзное.
Я еще немножко потрогала, похватала, помяла, подёргала, напрягшегося до пределов, его «хвастуна» и сказала:
– Ну всё приняли душ, пойдём завтракать. Нас наверное уже ждут.
– Я не могу так выйти, поласкай меня... видишь?
Он рукой опустил вниз свой торчащий к небесам стержень, и отпустил его. Тот, как подпружиненный подскочил обратно, звонко шлёпнувшись о живот, а я сказала:
– Я ж говорю тебе, не буду я этого делать при людях. Иди так.
– Мне неудобно.
– Ишь ты, ему «неудобно», – язвительно заметила я, – то разгуливал вот так по всему пляжу при всём честном народе, а то «ему неудобно»!
– При всех я так не разгуливал, – жалобно ответил Давид.
Я ничего не сказала, отдёрнула занавеску и вышла из душа. Оказалось, в комнате, по-йоговски скрестив ноги, сидит голышом одна только Агнешка и потягивает через соломинку джин с тоником из запотевшего стакана. Войцеха не было. Агнешка оторвалась от стакана, встала на четвереньки и приглушила музыку.
– Вы что, уже всё? – спросила она.
– Что «всё»? – переспросила я.
– Ну, там, приняли душ... сказала она протяжно и прибавила: – и всё такое прочее.
– «Всего такого прочего» ничего не было, успокойся, – ответила я с усмешкой и, усевшись рядом с ней на постель, налила и себе джина с тоником.
В этот момент из душевой вышел Давид. Он шел, словно херувим, скрестивши на чреслах руки. Очевидно, торчалки у него всё ещё и не прошли. Увидев, что Войцеха в комнате нет, а здесь только я и Агнешка, он опустил руки. Его «хвастун» тут же бесстыже подскочил на без пяти двенадцать, и Агнешка вперилась в него кроличьим взглядом. Давид, как ни в чём не бывало, словно на нём аристократический смокинг, прошел к холодильнику, достал оттуда початую бутылку джина, подошел к нам, налил себе пол стакана и предложил нам. Мы отказались, предпочтя довольствоваться джином, разбавленным тоником.
Молчание затянулось... Его прервал вспорхнувший в комнату жизнерадостный Войцех:
– «Заседание продолжается!», как говорил один ваш, русский классик, весело воскликнул он и поставил на стол несколько бутылок и два больших бумажных пакета с закуской.
– Ты хочешь всё-таки добиться своего? – спросила я не умея, да и не желая скрыть своего сарказма.
– Наташенька, солнышко, свет моих очей, – заговорил он без всякого смущения, – у меня только одна цель – сделать вам всем хорошо и приятно, да ещё, пожалуй, всё-таки написать свою книгу.
– Но чтобы написать книгу, надо сесть и писать, а не упиваться джином и виски, – обрезала его я.
– Наташенька, ты, как всегда права, но не совсем, –
Кукловод. Крымский фронт 1-4 