всплакнула. Материнской теплоты. Порой так не хватает женского участия. А вы за три часа изменили меня. Спасибо... , родненькая.
— Пошли, чуть-чуть перекуси, а то желудок твой шумит.
Зина дала мне пирожок и чай. Мне сразу захотелось, проглотить его целиком. Но я вспомнила о паразите — это он жрать хочет, тварина. Начала ломать пирожок на мелкие кусочки, тщательно прожёвывала.
Папа и Ника тоже кушали не спеша, посматривали на экран телевизора, где шёл какой-то боевик. Павел вернулся, практически весь мокрый — старался бедненький для меня. Вот по сути — с чего это человеку брезговать бани? Это ведь не туалет с обоссанными ободками, и не общественный сортир. Ну, не хочешь ты смотреть на волос, выпавший с чьей-то головы, на мыльную пену, почему просто не ополоснуть всё кипятком? Мало тебе одного? Второй раз омой принадлежности.
— Вера, съешь ещё пирожок. Я посмотрю на отвар. — Какой же он родной, этот голос, который я слышу всего лишь недавно. Ем гостинец, запиваю чаем.
— Ника, сходи, принеси из машины водки. — Папа. Сестра. И вот теперь появилась родимая.
— Я сама схожу, сиди, Ника. — Я сорвалась из-за стола. Чуть не столкнулась с Зиной. — Я в машину, за водкой.
— У нас в холодильнике непочатая стоит. Паш, достань. И вина. Выпьем за знакомство. Коля, ты начинай пить, если хочешь, а мы с Верой в баньку. На, доченька, выпей.
У меня аж тело завибрировало от ласки произнесённых слов. Едва не упала от головокружения. Пью отвар. Горький. Вызывающий рвоту. Но я заперла глотку. Пью. С пол литра, наверное.
— Теперь пошли в баню.
Я впервые вижу чужую женщину обнажённой. Волосы на лобке у неё аккуратно подстрижены, не длиннее чем мои, стриженные «под расчёску». Сразу заметен жирок, стёкший с небольшого животика. Бёдра такие же полные как у сестры. Может из-за того, что груди у неё не такие огромные как у... Ники, она кажется стройной. Да, наверное, в два раза больше моих, которые с трудом помещаются в мою ладонь.
— Садись где тебе удобнее... я вот тут, на нижней посижу. Греемся. Думаем только о самосовершенстве. Может повыше сядешь? Они, твари, жару тоже не переносят. Ляг на верхний полок, животом вверх... Сисечки прикрой... Дыши равномерно.
Мне невыносимо жарко, но я настроилась на борьбу с гадиной.
— Зина, а где ваш супруг?
— Погиб он. В девяностые, ещё Паша не родился. В борьбе с бандитами погиб.
— Извините, я не подумала. Паша рассказывал, что решили жить в дали от городских благ. Почему?
— Вот как приехала к родному дому, так и поняла, чего мне не хватало в течении двадцати лет. Родного очага. Голосов сестёр, мамы. Мычания коровы и гула пасеки. Ой! Ну-ка слезай, ты так угоришь от жары. Пойдём чай попьём.
А мне так приятно было там лежать, ощущая себя в жаркой утробе матери. То, что меня слегка пошатывало, сочла за действие отвара.
Мы ещё раз попарились, остудились, потом Зина помогла мне распутать косу, помыть волосы шампунем с удивительно приятным ароматом трав и фруктов. Через полчаса мы вошли в дом. Потом мы опять кушали. Папа пил водку, Зина и Паша пили вино. Мне запретили, сказав, что мне пока нельзя.
Павел.
Когда гости пошли спать в свой дом, я посмотрел, что там записалось на ноутбук. Показал Зине.
— Не мы одни значит грешим. — Сказал я маме.
— Таких греховодников уйма. Не все афишируют. Многие хулят, но в тайне не против, отшпилить мамочку или сестрёнку, лечь под отца или брата.
— Я поражаюсь твоему уму. Эта сегодняшняя выдумка о глистах. Тонко ты взяла власть
Третья комната слева. Часть 4 