прочь. А Аня? О ней надо подумать?- Об Ане? Действительно. Она, ведь, там, бедная, совсем измаялась.С этими словами Шура склоняется над моим пахом и приближает своё лицо к моему поникшему мужскому достоинству. Неожиданно мои бёдра начинают трепыхать, а сам я — издавать какие-то невнятные звуки.- Ты чего, — поднимает она голову, чтобы взглянуть на меня. — Расхотелось что ль?- Нет, нет! Бога ради! Просто щекотно стало от соприкосновения твоих волос.Шура осторожно прикасается губами к кончику пениса, раз другой выстреливает по нему язычком и, почувствовав, как он задёргался, продолжая держать его в ладонях, покрывает поцелуями сверху донизу и уже почти совсем твёрдым берёт в рот, охватывает зубами. Я вдруг вскрикиваю и резко подаюсь назад.- Что, больно? — встревожено спрашивает она.Ответить я не успеваю, так как в комнату возвращается ААня.- Ну что? — спрашивает она. — Не пора ли вставать и приниматься за завтрак?- Нет, совсем не пора, — возражает ей Шура, и в её обычно мягком голосе слышатся необычные для неё твёрдые нотки. — Приляг и позволь Жене снова раздеть тебя. Не возражай, иначе мы это сделаем вдвоём с ним.Поражённая Аня позволяет мне снять с себя рубашку, расстегнуть и бросить на пол лифчик и стащить трусики…- И что дальше? — спрашивает она, всё ещё не придя в себя от неожиданности, ложась на кровать и закидывая одну руку за голову, а другой инстинктивно прикрывая низ своего живота.- А дальше лежи и не трепыхайся… Покажи ей, Женя, где раки зимуют…Я моментально опрокидываюсь на Аню и начинаю покрывать поцелуями. Она пытается от них уклониться, извивается, делает усилия, чтобы сбросить мои руки со своих грудей, выскользнуть из-под прижавшейся к низу её живота набухшей мужской плоти. Но все эти движения оказываются бесполезными и, мало того, сильно раздражают её чувственность. Она понемногу стихает и, наконец, позволяет делать с собой почти всё, что мне заблагорассудится. Но, уклоняясь всё ещё от моих поцелуев, поворачивает голову к Шуре и спрашивает её:- Ну что ему от меня надо?- А ты не знаешь? — весело отвечает та. — Что нужно мужику от бабы?- Да какой он мужик? Так… практикант… мальчишка…- Вот именно, мальчишка, практикант, желающий как можно больше узнать на практике, что — по чём, — подхватываю я брошенную мне перчатку. — Поэтому и прошу просветить кое в чём. Ну, например, как называется поцелуй, в котором ты мне упорно отказываешь? Это когда мой язык проникает в твои уста, разжимая не только губы, но и зубы, и его там ласково встречает твой язык?- Да поди ты…По-прежнему крепко сжимая её груди, я размыкаю своим языком её уста. Головой она уже больше не крутит, но зубы её остаются крепко сжатыми. Тогда я покрываю поцелуями другие части её лица, мочки ушей, шею, привстав на коленях, беру в рот то одну, то другую грудь. Одна моя рука помогает мне в этом, а другая скользит вниз, достигает промежности. Сам я при этом сваливаюсь с неё на бок, прижимаясь своим членом к правому её бедру. Аня пытается сжать их, но это её движение только усиливает давление проникших между ними пальцев на её набухшие гениталии.- А как именуются вещички, что я сейчас трогаю?- Не скажу!Между тем бёдра её сами собой расходятся, пропуская мои пальцы в чрево.- И правильно делаешь, что не хочешь произносить ругательные слова, хотя можно было просто сказать: «Пипка». А что я сейчас раздвигаю?- Её самую, наверно, — пробует догадаться Аня.- Срамные губы, большие, а за ними малые.
Гиперсексуальность 