цветы с красивыми названиями, которые с любовью поливала и подкармливала.
Она не работала, так как в свое время не пошла после школы учиться дальше и не имела даже среднеспециального образования.
До регистрации брака она жила у бабки по отцовской линии, вечно недовольной, скупой и вонючей. Переселение внучки стало для нее одним из немногих приятных событий за несколько последних лет.
Отец Таи пил, и погиб спьяну на стройке, когда ей было всего двенадцать. Мать после смерти мужа надолго «загуляла», дочерью не интересовалась, а однажды ушла из дома и навсегда исчезла.
Деньги за проданный родительский домик в деревне бесследно исчезли в бабкиных «закромах».
Сашка поначалу работал в автомастерской, но из-за того, что его дважды ловили на мелких кражах, быстро остался без работы, с подпорченной трудовой. К счастью (или к несчастью, кто знает?) у него нашли серьезную болезнь сердца, благодаря которой установили группу инвалидности и назначили небольшую пенсию.
Детей Сашка не хотел, однако, не задумываясь, почти всегда кончал в Таечку.
Через год после свадьбы та сделал первый аборт, а еще через два – второй.
Длинная, тощая и злая врачиха, вытирая руки от Таечкиной крови, процедила:
— Слазь с кресла. Детей иметь не будешь. Трахайся теперь... Не увидимся...
С момента обнаружения заболевания и назначения пенсии Сашка начал свое стремительное падение в бездну, начавшееся еще в юности.
Вопреки категорическим запретам врачей он стал выпивать чаще, чем раньше, в основном какую-то бормотуху или палёную водку, от которой по всей квартире несло, как из помойки. Вскоре завел сомнительных друзей, с которыми просиживал почти всё время во дворе.
За собой практически не следил.
Он и раньше-то свою Тайку не любил, а теперь и совсем потерял к ней уважение. Считал ее «скотиной, прибившейся к нему из-за его бабла и хаты». То ли ему это нашептывали собутыльники, то ли он действительно сам так считал.
В нем проснулось необъяснимое презрение к вечно молчаливой и раздражающе покорной жене, которая ни в чем ему не отказывала, не упрекала и не спорила.
Сашка мог прямо посреди ночи стащить женщину с кровати, поставить на колени и долго, мучительно запихивать ей в рот свой вялый пенис, не волнуясь о рвотных позывах, и с ненавистью глядя в испуганные косящие глаза.
Когда однажды Таечка купалась, он рывком сорвал запертую на хлипкую щеколду дверь и вошел, с похотью и ненавистью глядя на перепуганную голую женщину в ванной. Не сводя глаз, подошел ближе, медленно расстегнул ширинку, достал член и начал мочиться на белое нагое тело, стараясь попасть на голову.
Как только на улице стало холодать, Сашка стал водить собутыльников домой.
Компания в трое-четверо мужиков располагалась в кухне, дым от курева и едкий запах паленого бухла и «дошика» распространялся по всему подъезду. Шум и гогот не утихали до самой глубокой ночи.
Часто приходили соседи снизу, а однажды даже приехала милиция, которая, впрочем, помешать возлияниям никак не смогла. Напротив, после ее отъезда протрезвевший Сашка пришел в бешенство, ворвался к Тайке, испуганно сидящей в переделанной из кладовки комнатушке, выволок ее за полы халата в комнату и швырнул на пол. Та молча сжалась и прикрыла голову руками.
— На, сука! – Сашка, нанося удары ногами, говорил тихим охрипшим голосом, севшим от выпитого алкоголя и лютой ненависти. – Блядь! Тварь! Шалава!
Тайка изо всех сил прикрывала голову и живот, поэтому град ударов приходился по спине и рукам. Чуть успокоившись, Сашка присел перед Тайкой на корточки, силой приоткрыл лицо женщины и изо всей силы плюнул. Потом спокойно ушел в кухню, где притихшая было компания встретила его одобрительным гоготом.
Таечка не обращалась ни в милицию, ни в поликлинику. Не
Вот такой Свинг 
webmaster@3iks.ru