до того, как попадают барак. Целыми днями реву. До сих пор не могу осознать, что здесь мне придётся провести почти четыре года жизни.
Когда я, наконец, попадаю в барак, меня охватывает настоящий ужас. Если в карантине со мной было человек десять, то тут – не меньше, чем полсотни. Когда мы с двумя другими женщинами входим, на нас устремляется куча оценивающих взглядов. Топчусь, не зная, где я могу присесть, чтобы никого не обидеть и не нарваться на неприятности.
В последнее время вдруг начали отекать ноги. Стоять некомфортно. Оглядываюсь в поисках свободного места или какого-то знака от старожилов. Коленки дрожат. Крупная женщина с добрым усталым лицом встаёт с кровати и подходит ко мне.
— Беременная? – киваю. – Как же тебя так угораздило, бедолажка?
Вопрос риторический...
— Идём, покажу, где ты можешь лечь. Меня Мама Люба зовут, а тебя?
— Я – Оля.
— Сколько же тебе, деточка, лет?
— Восемнадцать, через месяц девятнадцать будет.
— Совсем ребёнок, – вздыхает. – По какой статье? Сколько дали?
Называю. Я уже поняла, что все тут – в большей или меньшей степени знатоки уголовного кодекса.
— Гонять на машине любишь?
Отрицательно мотаю головой.
— Я аккуратно вожу. Так вышло, в обморок грохнулась, потеряла управление и наехала на пешехода.
— Насмерть?
— Нет, но медики сказали, что тяжкие повреждения, в общем, он инвалидом остался. Я ему ещё выплатить компенсацию должна. Огромную... До конца жизни из зарплаты придётся часть отдавать. И то, наверное, жизни не хватит...
— Устраивайся, деточка.
Забираюсь на свою кровать и снова плачу. Распухшее от слёз лицо – теперь моё постоянное состояние. Тут мне можно не заботиться о том, как я выгляжу, и я выливаю со слезами своё отчаяние.
— Не плачь, – мама Люба гладит меня по голове. – Всего через три с половиной года, а может и раньше, ты выйдешь отсюда и начнёшь новую жизнь. Тебе будет не так много лет, у тебя всё ещё может получиться. Думай о будущем, строй планы, мечтай.
Три с половиной года – слишком долгий срок, чтобы мечтать... Сейчас мне кажется, что я не справлюсь...
День за днём. Втягиваюсь в режим зоны, учусь шить. Никаких скидок или поблажек беременным тут не предусмотрено. Не высыпаюсь. Устаю адски. Чувствую себя роботом, который вот-вот сломается.
Чтобы не сойти с ума, пишу письма маме с папой, Диме. Не знаю, отправляют ли их из колонии. Может, часть просто выбрасывают? Ответы получаю от мамы и изредка от подруги. Папа не пишет. Дима молчит. Но я и не надеюсь, что Дима будет писать. Бумажные письма в мире за забором считают пережитком прошлого. А для меня они – тоненькая ниточка, связывающая меня с той жизнью, которая проходит без меня.
Я много думаю, почему мне дали реальный срок, не учли смягчающие обстоятельства, ещё и отправили в самую далёкую в области от дома колонию? Как будто надо мной навис какой-то злой рок, прогоняющий прочь моего ангела-хранителя.
Дима не приезжает – свидания с ним мне не положены, он же не муж. Изредка приходят от него посылки. Звоню ему иногда, но разговоры у нас становятся всё суше и короче. Меня это пугает и безмерно расстраивает, по ночам я часто плачу. Но тяжёлая работа и недостаток отдыха делают своё дело – на эмоции не остаётся никаких сил.
Тут, в бараке меня находит мой ангел-хранитель в лице мамы Любы. Без неё я бы не выдержала, сломалась бы в первый же день. Она старается оберегать меня от нападок других заключённых, подкармливает из посылок, которые получает от сестры, и разговаривает со мной. Без этой успокаивающей нервы болтовни
Уроки рисования 
webmaster@3iks.ru