невозможность остаться одной хотя бы на десять минут. Всегда кто-то рядом. Другие заключенный, сотрудники колонии. Ты не можешь быть одна, ты все время на виду. Даже в туалете ты не можешь уединиться, кабинок нет, унитазы просто стоят вдоль стены... Свободные люди не понимают, какое это счастье – уединение...
ХХХ
Меня судят. Я – подсудимая. Я совершила преступление. Я, будучи за рулем легкового автомобиля, сбила человека... Я была беременной и на миг почувствовала себя плохо, потеряла управление автомобилем. И сбила человека, что переходил дорогу по пешеходному переходу на зеленый свет светофора. Мама и папа поддерживают меня, как могут. Мой парень, отец моего ребенка, мой Дима отказался помогать мне. Мои родители – простые люди, папа – оператор в котельной, мама – библиотекарь. Мужчина, которого я сбила – из богатой, влиятельной семьи.
Конвой приезжает за мной прямо в роддом, я лежу на сохранении. Полицейские недовольно переговариваются за дверью, ожидая, когда закончится капельница.
Я представляла себе зал суда огромным, с множеством людей – как в кино. Но в реальности помещение оказывается небольшим и едва вмещает немногочисленных присутствующих.
Вглядываюсь в лица зрителей, выискивая Диму, вдруг он все же придет, но не нахожу. Встречаюсь глазами с мамой. Лицо опухшее, бледное. Впервые вижу её сгорбленной – обычно, что бы ни случилось, она ходит с высоко поднятой головой и прямой спиной. Папа сидит рядом, его лицо потемнело от горя.
Судья объявляет начало заседания. Сторону обвинения представляет прокурор и адвокат. Адвокат предоставляет суду какие-то справки, медицинские заключения, счета за лечение. Адвокат зачитывает документы, сыплет медицинскими терминами, большая часть из которых мне непонятна. Из всей обвинительной речи я делаю вывод, что пострадавший мужчина жив, но находится в тяжёлом состоянии. За границей ему сделали несколько операций, но в результате аварии он стал инвалидом. Овощем.
Вслушиваюсь в каждое слово. Самое важное для меня, что этот человек жив, но настораживают слова об инвалидности и разрушенной карьере. Панический страх перед решением судьи множится чувством вины за покалеченную жизнь.
Мой адвокат, молоденькая девушка, смотрится убого. Не нужно быть специалистом в юриспруденции, чтобы понимать, что представитель обвинения – акула, а мой – маленькая беззубая рыбёшка. Она тоже предъявляет суду выписки из моей карты, медицинские заключения. Однако адвокат потерпевшего настаивает, что эти документы никакого отношения к делу не имеют, что это манипуляция и игра на чувствах, которые не чужды даже самым беспристрастным судьям. В результате часть моих справок к делу приобщать отказываются.
Я была уверена, что за одно заседание вопрос не рассмотрят, что будут тянуть, дожидаясь, когда станут понятными последствия для здоровья пострадавшего. Но всё происходит довольно быстро. То ли не хотят откладывать на период отпусков, то ли дело простое и нечего там разбирать за несколько заседания. Суд удаляется для совещания.
Я сижу, ни жива – ни мертва. Сердце бьётся, как птица в клетке. Я осознаю, что виновата, что сломала человеку жизнь, что моя беспечность должна быть наказана. Уже даже не надеюсь на оправдательный приговор, разве что случится какое-то чудо. Но беременность и обморок в момент аварии, по заверению адвоката, должны учесть как смягчающие обстоятельства, а потому должен быть условный срок.
Время ожидания тянется невыносимо медленно. Но вот судья возвращается и начинает зачитывать приговор. Он произносит много слов. Часть из них я понимаю, часть – не очень. Знаю, что это – ритуал, самое главное будет сказано в конце. Затаив дыхание, жду.
—... признать Хромову Ольгу Игоревну виновной в совершении преступления по статье.... – в голове шумит, помехи словно размывают чёткость слов и звуков.
Секс с Вероникой 
webmaster@3iks.ru