по тебе видно, по взгляду твоему проклетущему, по морде твоей шлюшочье, ведь ты проблядешка до сих пор сытные щи хлебаешь, пока я, работяга прошедший Сталинград, дугу Курскую, ебашу тут, как раб на галерах во благу таких сучек, что даже после раскулачивания живут хорошо. Разве за это боролись мы ? Ну а раз ты дворянка, то я, как верный идеалом Маркса накажу тебя.
— прошу не надо ! Умоляю, не убивайте ! Прошу ! Я. .. Я работаю, я много работаю, не дворянка я теперь совсем, прошу, родненький, что хотите сделаю, но не убивайте бога ради.
— О ! Бога вспомнила сучонка. Ладно, не буду я тебя убивать, но вот на колени встань, хочу на тебя в таком виде поглазеть - хитро улыбнулся кривой рабочий
Баеру чувствовала такую печальную и агрессивную грусть, её одолевало то противное, липкое как весенняя грязь чувство, что как деготь прилипало к разодранным и гниющим, душевным ранам и название этому чувству - страх
Девушка с дрожью в ногах встала на колени, прямо в сырую грязь, своими новыми капроновыми колготками.
— Всё ? - с дрожью переходящую в многострадальный плач спросила Баеру
— Всё ? Нетушки, давай как полагает истиной суке, проси прощения за эксплуатацию народа. Причем с чувством, толком, расстановкой.
— Прошу, прощения за эксплуатацию народа.
— Нет, ну это совсем хуйня какая-то, давай лучше ты сними лишнюю одежду, а то я вижу тепло тебе девица красная, слишком, а голенькая ты быстро по Станиславскому сыграешь.
— Но как же - спрашивала обречено девушка - прошу, не надо так !
— Не надо ? А может тогда в котлован ? Хоть чем-то земле нашей поможешь.
Баеру, лишь сквозь слезы несправедливости и моральной угнетенности, начала раздеваться. Сперва она сняла потрёпанное пальтишко, а вместе с пальтишком пошла и блузка после которой оголилось то, что видел только парень Баеру. Рабочему представилась изысканная и желанная часть тела.
— Какие сиськи у тебя, а теперь снимай юбчонку, посмотрим какая жопа у дворянской нечести. Эй ! Анотолич ! Или сюда ! Щас шоу будем смотреть ! - горланил басистый мужской тембр - ты давай, быстрей снимай юбчонку, а то как же, мужики не железные, у всех бабы и так страшные, а ту ты, спасительница. Ну чего ноешь ? Ты радоваться должна, что такая блядь в кой-то веке раз нормальным мужикам помочь сподвиглась, ты навсегда запомнишь этот день - произнес рабочий, взяв за шею девушку - А ну-ка открой то ротик свой, открой-открой, я посмотрю как выглядит блядский рот
— Ну, хвотит - говорила невнятно девушка.
— Хватит ? Я те устрою хватит. Эй ! Ну где вы пентюхи шастаете ? Щас перерыв закончится
Баеру искренне надеялась, что кроме насмешек дальше дело не пойдет. Что девушка просто покажет им себя и быть может, добрые советские люди отстанут от неё и она забудет об этом.
Внезапно, по грязи пошаркала черная тень которая воняла рвотной гнилью.
Вдруг, рабочий тут же заголосил :
— Ой, Анотолич, повезло тебе, смотри кого привел.
— прошу не надо ! Не бейте, не насилуйте прошу вас, родьненькие - кричала девушка, целуя грязный сапог толстого Анотолича, но он лишь усмехнулся и сказал :
— Не то сосешь, сучка ! Спасибо Женька, хороший ты мужик, чую повеселюся я сегодня, на славу марксизма. - говорило толстое нечто в рваных подтяжках и с бутылкой в руках, смотрело на Баеру, так по-дикому и страшно, что даже глаза обычного работяги, что сейчас унижал её были светилом мира по сравнению с злыми очами прораба.