голые под себя поджала, краем сарафана прикрыла, сидит на снегу под елью да пуще прежнего дрожит, зуб на зуб не попадает.
Оборотился тогда хитрый Морозко вороном, слетел на ветку пониже, и у Настеньки спрашивает
– Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?
Она чуть дух переводит, морозные облачка от дыхания у нее с замерзших губок срываются:
– Тепло, воронушка, тепло, батюшка.
Удивился ворон, захлопал крыльями, улетел, снова в Морозко оборотился, и с ветки заглядывает, как там девица, что поделывает.
А Настенька все сидит на снегу, дрожит, изо рта на замерзшие пальчики дует, согреть пробует, а щечки у нее все еще розовые остаются.
Рассердился Морозко, не захотел поверить что девица его пересиливает, и решил испытать ее ещё пуще прежнего.
Как задул сердитым ветром морозко, как засвсистел, что сорвало с Настеньки её старый сарафанчик, совало платьице, и унесло прочь.
И осталась Настенька на снегу совсем голенькая, даже без белья нижнего. Ведь не покупала ей старуха белья никакого.
А Морозко еще ниже спустился, пуще затрещал, сильнее защелкал. Спрятался Морозко за деревом, стоит и смотрит.
Завизжала тогда Настенька от стыда да холода, запрыгала. Почувствовала она что замерзает. Но вместо того, чтобы стоять и горевать, Настенька, чтобы согреться, затопала ножками и в пляс пустилась.
Крутится, танцует Настенька на снегу, только голые пятки мелькают. Танцевала она так, пока не согрелась. Удивился тогда Морозко, на неё из-за ели поглядывая. Не видал он еще такого, чтобы люди, коли замерзнут, в пляс пускались. Не слыхал он о таком.
Потом села Настенька голой попой на снег, зарылась в сугроб от ветра, сама сидит, дрожит, зубами от холода стучит, руками себя за плечики голые потирает.
Удивился тогда сердитый Морозко, как же эта девица его, богатырского мороза, пересилила. Решил в последний раз ее проверить.
Оборотился тогда Морозко в купца богатого, сидящего в санях да правящего за возжи лошадью. На санях поклажа, сундуки лежат с товаром разным, который купец на ярмарку везет, людям показывать, покупателей зазывать, да дорого продавать.
Подъехал Морозко — купец на санях к тому сугробу, в котором бедная дедова дочка от стужи и ветра пряталась, так что только ее голова да плечи торчали.
Остановил он возле нее сани, и спрашивает,
– Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? Тепло ли тебе, лапушка?
Девица окостеневать от холода стала, чуть-чуть языком шевелит:
– Ой, тепло, голубчик Морозушко!
— Да что ты там в сугробе делаешь? Выходи по мне, садись в сани.
Хотела было дедова дочка из сугроба вылезти, да постеснялась, что она голая была. Не прилично так девушке голой перед незнакомым мужиком разгуливать. Ответила,
— Нет Морозушка, я лучше здесь в сугробе посижу, но только тебе голая не покажусь.
Понял Морозко, что победила его девица, холода лютого не побоялась, выдержала.
Тут Морозко сжалился над девицей, окутал ее теплыми шубами, отогрел пуховыми одеялами. Выложил с саней сундук с приданным да богатыми подарками.
А мачеха по ней уж поминки справляет, печет блины и кричит мужу: – Ступай, старый хрыч, вези свою дочь хоронить!
Поехал старик в лес, доезжает до того места, – под большою елью сидит его дочь, веселая, румяная, в собольей шубе, вся в золоте, в серебре, и около – короб с богатыми подарками.
Старик обрадовался, положил все добро в сани, посадил дочь, повез домой. А дома старуха печет блины, а собачка под столом:
– Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут. Старуха бросит ей блин:
– Не так тявкаешь! Говори: «Старухину дочь замуж берут, а стариковой дочери косточки везут...»
Собака съест блин и опять:
– Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а
Визит к подружке 
webmaster@3iks.ru