любить. Мы всегда будем вместе, только, надеюсь, нас станет больше, - сказала она, положив мою руку себе на живот и поцеловав меня крепко и глубоко.
И на этом мы расстались. Бывает, что посреди особенно темной и одинокой ночи я жалею, что мы не были по-настоящему честны друг с другом, но наступает утро, возвращается реальность, и я понимаю, что все что случилось, должно было случиться.
***
В среду в пять часов вечера я сидел на задней площадке парковки здания «39 Corporate Woods». Здание представляло собой стилизацию под прямоугольную коробку; в нем фирма «Брентвуд и Стрингер» занимала весь второй и большую часть третьего этажа. Я находился в одном из седанов Ford без опознавательных знаков, которыми пользовались сотрудники следственного отдела прокуратуры. Одолжить его на вечер было проще простого. Мне нужно было лишь придумать предлог, например, навестить свидетеля, с которым тем утром я беседовал по телефону. За завтраком Лаура сказала, что ей придется работать допоздна и чтобы я не ждал ее, так как она сильно задержится. Она оставила меня со страстным поцелуем и признанием в любви.
Я взял машину без опознавательных знаков, потому что не хотел, чтобы Лаура опознала мою. Я ждал возле ее офиса. Ждать долго не пришлось. Лаура и Фрэнк вышли из здания чуть позже пяти и сели в двухместный серебристо-серый «Мерседес» последней модели. Я, как мог, следовал за ними. Фрэнк был любителем нажать на газ. Они поехали в «Вопьпони» - довольно хороший, хотя и дорогой ресторан, расположенный к северу от транспортного кольца в Лэтхэме. Приехали туда около пяти сорока, и я не мог рисковать, заходя внутрь, поэтому ждал в машине.
Около семи тридцати они вышли. Помогая Лауре сесть в «Мерседес», он коротко поцеловал ее, а затем сел на водительское место и очень медленно и осторожно выехал. Такое изменение в манере вождения показалось мне странным, но размышлять об этом времени не было, поскольку вскоре он свернул на подъездную дорожку к дому в колониальном стиле в Лауденвилле, самом роскошном из пригородов Олбани. В доме был отдельный гараж, но он подъехал прямо к парадной двери, и они вошли внутрь. Зажегся свет в холле, а затем - в комнате на втором этаже. Я прождал на улице около сорока пяти минут, увидел, что свет на втором этаже потускнел, но все равно прождал еще час, чтобы убедиться. В конце концов, я сдался и поехал домой.
Прибыв домой, я принял душ и приготовился ко сну. У меня не было иллюзий насчет того, что я смогу заснуть. Мой разум продолжал воспроизводить образы Лауры с другим мужчиной. Я не плакал, и не потому, что считал, что мужчины не плачут, а просто потому, что я не плачу. Это не значит, что нет обиды или боль не такая сильная. Я испытывал все те чувства печали и потери, которые, как я ожидаю, испытывал бы каждый мужчина в таких обстоятельствах.
До того вечера, когда был вынесен приговор Лерою Джонсону, я бы поставил свою жизнь на то, что Лаура меня любит и никогда мне не изменит. Я не играю в азартные игры, потому что не умею в них играть, а Лаура, безусловно, доказала, что это мудрая практика. Я задумался над вопросом, стали ли ее действия результатом недостатка любви или недостатка уважения, и решил, что здесь и то, и другое. В этот момент я почувствовал слишком сильную жалость к себе, чтобы размышлять о том, что мне делать, и отложил это решение до завтра.
Лаура пришла около полуночи. Я притворился спящим. Брак был закончен, и
Парень с влагалищем 