свернул на проселочную дорогу, свернул на развилке, увидел дом и свернул на подъездную дорожку. Это был неплохой дом, если мыслить в терминах 1960-х годов, что-то вроде небольшого кирпичного ранчо. Энджи выросла там. Я догнал ее, когда она только закончила среднюю школу. Она была так хороша, добраться к ней было легко, а учитывая, какой наивной она была тогда, еще легче залезть к ней в штаны.
Теперь я жалел, что не обращался с ней лучше. Я пожалел, что познакомил ее с алкоголем. Раньше она действительно любила меня. Поначалу она готова была сделать для меня все, что угодно. Я вспомнил, как положил ее голову мне на колени пока я был за рулём и заставил ее отсосать мне прямо там, посреди движения. Она ненавидела это, но она сделала это для меня. Дерьмо, я переспал со многими девушками. Почему я чувствовал себя плохо только из-за нее? Тогда я думал, что это забавно, я даже хвастался этим, таким парнем я был.
Это то, чему я научился в армии, мужчина может говорить о женщинах в целом, но настоящий мужчина никогда не говорит конкретно. Когда я хвастался тем, что заставлял Энджи делать, я был хуже, чем самый гнилой ублюдок на свете. Теперь я жалел, что вообще что-то рассказывал. Господи, как я жалел, что заставил ее делать все эти дерьмовые вещи. Теперь я знаю, что, когда люди смотрят на меня, они вспоминают все гадости, которые я говорил и делал.
Я все время чувствую себя виноватым. Поход в церковь тоже не облегчает задачу. Это беспокоит меня. Иногда, я думаю, что я когда-нибудь скажу Эмили, когда она узнает, что я ее отец, а потом она узнает, что я говорил о ее маме?
Я вылез из своего грузовика и направился к двери. Я действительно начинал уставать. Я не спал всю ночь. Я поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Моя маленькая чертовка открыла её. Черт возьми, она была прекрасна.
Эмили посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. Она знала мое имя. Ее мама велела ей всегда держаться от меня подальше. Ее мама сказала, что я был злым. Я видел, что Эмили напугана, я всегда ее пугал. Я думаю, что это была моя вина. Я имею в виду, что она моя, как я могу не смотреть на нее? Наверное, у меня есть такая манера смотреть на нее, которая ее пугает. Сейчас ей, по-моему, всего около пяти, и она ходит в детский сад. Некоторые дети постарше дразнят ее, некоторые говорят ей, что я ее отец. Держу пари, она надеется, что это не так. Я не хочу ее пугать, наверное, такова моя натура. Черт возьми, она моя! Я хочу прижать ее к себе и обнять!
Я спросил:
— Привет, Эмили, твоя мама здесь?
Она кивнула.
Я спросил:
— Могу я ее увидеть?
Эмили побежала обратно в дом. Секунду спустя Энджи была в дверях.
Я оглядел ее с ног до головы. Она выглядела ужасно. С тех пор как умер ее отец, рядом не было никого, кто мог бы присмотреть за ней, и, если когда-нибудь и был человек, о котором нужно было заботиться, так это Энджи. Что действительно отстойно, так это то, что я знал, что должен быть тем, кто должен это сделать.
— Бернард действительно позволил себе это сделать. Я слышал, ты пострадала.
Первый взгляд Энджи на меня был приятным, я видел этот взгляд, но эта приятная первая реакция немедленно сменилась хмурым взглядом.
Она прорычала:
— Тебе-то какое дело?
Я попытался получше рассмотреть ее лицо:
— Твой глаз выглядит плохо. Попроси свою маму отвезти тебя
Плотоядная оторва 